Летающая белкою по древу

Итак, княгиня, женщина-автор, один из авторов «Слова»? Позвольте, могут спросить, да возможно ли, чтобы в какой-то там дремучей старине, в XII веке появилось такое чудо — женщина-поэтесса? Да и были ли там вообще грамотные женщины?

Подобный вопрос свидетельствует о полной неосведомленности, ибо были, да притом обладавшие широкими, глубокими познаниями во всех областях тогдашней мировой культуры! И притом — как нигде в те времена в мире! Впрочем, мнение о поголовной неграмотности во всяком случае простых русских женщин, не из княжеского рода, еще недавно было широко распространено даже среди специалистов. С удивлением узнали они, что Анна Ярославна умела писать: это следовало из ее подписи на латинском языке за малолетнего сына. Но все же это считалось тем исключением, которое подтверждает правило. И вдруг…

Как всегда бывают удивительны эти «вдруг»! Обнаружились, и притом сразу в больших количествах, пряслицы с надписями. Пряслице — это диск-грузик для того, чтобы крутилась прялка. Пряли — в этом нет сомнения — именно женщины и девушки, и подписывали они пряслицы своими именами, или им их дарили, и тогда подписывали дарители. Не было бы смысла подписывать, коли те, кому дарили, не умели читать. Например: «Янка подарила пряслин Жирке», «Иванко создал тебе это, единственная дочь», «От Жилислава», «Княгинин», «Пряслин Параши», «Господи, помоги рабе своея» и т.д. Другие примеры — в статье А.А.Медынцевой, которая так и называется: «Грамотность женщин на Руси XI-XIII вв.».

На Руси женщина (в отличие от современного общества) одевала всех людей. Прядение, создание ткани, одежды было главным женским занятием в Древней Руси. Даже пуповину новорожденной девочке старались перерезать на веретене, чтобы магически «привязать» ее к будущему занятию. Когда девочка начинала приучаться к домашней работе, она выпрядала свою первую нить. Эту нить сжигали, и девушка съедала пепел. Или — по другому обряду — нить сохраняли, и когда девушка выходила замуж, под одеждой ее обматывали этой первой ее нитью. И муж разрывал эту нить в знак будущего семейного благополучия. Плохая жена звалась неряхой, не-пряхой. Без древнерусской женщины мужчина был бы в буквальном смысле без штанов. Волей-неволей зауважаешь.

В сказках и девочки, и мальчики слышали о девах-богатырках. Это были предания, отразившие, вероятно, какие-то исторические события, связанные с сарматами, амазонками, жившими в Причерноморье и интенсивно общавшимися с тамошним населением — скифским миром, куда входили и славяне: анты и сколоты. Просто во всем этом регионе (в отличие от более западных территорий и азиатского востока с его многоженством и гаремами) уже изначально процветало равенство мужчины и женщины.

На Руси никогда не было широкомасштабной «охоты на ведьм», как это было на Западе. А из глубокой древности тянулись традиции добрачной свободы. Добрачные дети ни в коем случае не оказывались помехой для свадеб — скорее наоборот! Их-то матери как раз и считались первыми невестами на деревне. Ведь они доказали свою полноценность как женщины, как будущие матери. К ним-то и сватались. Так было на русском Севере, у старообрядцев. Вероятно, так было в древности повсеместно. Порой детей заводили даже нарочно, чтобы выйти замуж поскорей. А если девушка до брака становилась матерью «по вине» знатного боярина или князя, считалось, она принесла в дом, в род счастье, потому что думали: знатных вождей осеняла священная сила, милость Богов. А все эти ханжеские обряды, когда простынки, запачканные кровью после первой брачной ночи, выносят на показ гостям — это уже явление позднее, связанное с христианством. Никакой ценности девственность, сохраненная до брака, для древних славян не представляла. Скорее уж вызывала недоумение и подозрение: здорова ли девушка?

Не случайно героини русской литературы (та же пушкинская Татьяна, или Анна Каренина, или «луч света в темном царстве» Катерина, и даже дама с собачкой и т.д.) так отличаются своей самобытностью, душевной силой, нерушимостью обетов, твердостью и кардинальностью решений. Не случайно в двадцатом веке в число величайших русских поэтов вошли две поэтессы: Марина Цветаева и Анна Ахматова… И было в этих женщинах великое мужество, сделавшее их жизнь похожей на русский роман. Читаешь их биографии и думаешь: Толстой или Достоевский сочинил все это? И не была ли столь же мужественна их предшественница из века XII?

Вот краткие сведения о ее жизни. В 1129 году Мстислав Киевский изгнал полоцких князей в Византию (как нам о том уже рассказала Мария Васильковна). В 1132 г., после смерти Мстислава, полочане изгнали посаженного им там сына — Святополка Мстиславича. Святополк не пришелся в Полоцке «ко двору» и не был там любим. После изгнания князей истинная власть оказалась в руках княгинь. Когда Святополка прогнали и князем стал Василько — отец Марии, женщины не утратили своей власти. Среди них вскоре выделилась великая Ефросинья Полоцкая, образованнейшая женщина своего века. Кстати, родная тетка Марии.

Ефросинья — основательница монастырей, строительница соборов. Православной церковью она названа святой. Но ее власть простиралась далеко за пределы церковных сфер. Раскапывая Новгород, В.Л.Янин обнаружил на Рюриковом городище какие-то грамоты светского характера, к которым были прикреплены свинцовые печати Ефросиньи. В Новгороде же и в Кокнесе-Кукейносе, центре небольшого вассального Полоцку княжества на территории Латвии, были найдены также печати ее матери Софии. Это дало основание Янину высказать предположение о существовании своеобразного «матриархата» в Полоцке XII века, значительных властных прерогатив у княгинь, что объясняется, может быть, кончиной в изгнании многих князей полоцкой ветви рюриковичей. Из этого-то «матриархального» гнезда и вылетела наша Мария Васильковна.

Недавно были высказаны и такие гипотезы: автор «Слова» — Ярославна, жена Игоря. Это предположение делает киевлянин М.А.Абрамов. (Только вряд ли Ефросинья Ярославна в таком ключе писала бы о себе: «слышу, плачет Ярославна» — кто слышит? Ярославна сама себя?) Или автор Агафья Ростиславовна — невестка Игоря (автор гипотезы И.Державец). Против этого предположения можно сказать все то же, что и против авторства самого Игоря. Важно отметить, однако, что указанные авторы не отвергают саму постановку проблемы о возможном женском авторстве «Слова о полку Игореве». В это хочется верить — потому что в «Слове» очень много говорится о любви, о долге, о семье и очень кратко — о деталях сражения.

Много в «Слове» женщин и о женщинах: о «женах русских», о «половецких девках», о Глебовне, о Ярославне, о Деве-Обиде, которая всплеснула лебедиными крылами, о Карне и Желе — богинях языческого славянского пантеона.

А вот самый центральный эпизод поэмы — русичи победили половцев в первом сражении. И о чем же идет речь? О тряпках: о злате и паволоках, о драгих япончицах и оксамитах, об узорочье половецком… А потом: «Дремлет во поле Ольгово храброе гнездо…» — в этом удивительном эпизоде такая бездна материнства! Чем больше вдумываешься, тем яснее становится: так может написать только женщина, только мать (и скорее всего многодетная), которая много ночей провела над колыбелью, убаюкивая своих засыпающих детей. А когда Кончак с Гзой гонятся за Игорем в конце поэмы, то обсуждаются проблемы, которые вполне могут быть названы «семейными»: как быть с «соколенком» (то есть с князем Владимиром, сыном Игоря, оставшимся в плену). Кончак предлагает опутать красной девицей, Гза против: «Не будет нам и девицы, не будет нам и сокольца»…

Ни в одном произведении древнерусской литературы нет такого обилия персонажей женского рода, такого внимания к семейным проблемам. С другой стороны — много и о животных разных, о птицах, волках, лисах, полозах. Ну что ж — были в Древней Руси и женщины-охотницы. Например, Мария Васильковна…

Вероятно, родилась она приблизительно в 1125 году. В 1129-м, что вполне возможно, но, правда, не доказано, вместе с другими членами семей полоцких князей она попала в Византию… Когда пятилетняя Мария переехала в Полоцк, куда приглашен был княжить Василько, реальная владыка того края, Ефросинья, безусловно, не оставила Марию своим вниманием. В те ведь времена об образовании княжеских детей обоего пола заботились в первую голову. Можно думать, знала Мария много разных языков. Ефросинья, безусловно, оказывала на нее огромное влияние, как и на всех людей, попадавших в ее орбиту. Так, она уговорила принять монашество свою родную сестру Гордиславу и двоюродную — Звениславу. Ее отец, Святослав, пришел по этому поводу в страшный гнев: «Так ты всех дочек в нашем роду переманишь в монашки!» И столкнулась бы непреклонная воля Ефросиньи с яростью ее отца, коли бы не пришлось Святославу тогда же по повелению Мстислава ехать в Византию! А перед самым своим паломничеством в Святые земли — это уже 1173 год — уговорила Ефросинья принять постриг своих племянниц — Киринию и Ольгу. Только вот с Марией дело не заладилось. Упрямая была, верно, девочка. И очень любила отца своего, князя Василька, хранившего языческие традиции князя Всеслава, колдуна и чернокнижника.

Лет в 15 Мария вышла замуж за Святослава (точнее сказать — выдали). Дальше — долгие скитания по заштатным городкам. Святославу пришлось много раз сменить покровителей и место жительства, прежде чем по праву старшинства (и после жаркой схватки за престол) он стал киевским князем. Всюду сопровождает его трогательная любовь княгини Марии.

Влияние умной и глубокой женщины на князя, который и сам не страдал отсутствием ума, было огромно. В летописях пишут, что лишь по одному совету Марии, даже не обсудив ничего с боярами, напал Святослав на смоленского князя Давыда — по одному лишь ее совету! Умела же Мария убеждать. Этот эпизод, кстати, очень не одобрил мудрый Игорь Северский, будущий герой «Слова». Для нас же важно одно — Мария активно вмешивалась в политику и умела убедить мужа, во всяком случае когда речь шла о детях. Летописец особенно выделяет, что совет Святослав держал лишь с Марией и воеводой — в те времена было принято советоваться с дружиной.

Когда писалось «Слово о полку Игореве», Мария со Святославом прожили уже 40 лет. У них было пять сыновей и три дочери. Еще примерно через 10 лет Святослав умер. Мария была у его смертного одра. И ведь вот какая история произошла в день смерти Святослава (об этом сообщает летопись). К Святославу пришли гости из Византии сватать его внучку Ефимью за византийского цесаревича. Святослав не мог выйти к ним — был слаб и речь его была невнятной. Очнувшись от забытья, спросил он княгиню свою: «Когда будет день святых Маккавеев?». Она ответила: «В понедельник». Князь сказал: «О, не дождусь этого дня». И перед самой смертью приказал постричь себя в монахи. Княгиня же подумала, что он говорит во сне. А как поняла, что он в полном сознании, видимо, сказала ему: «Ну какой из тебя монах — ты же многобожец». Скорее всего так, потому что дальше летопись пишет, что Святослав сказал: «Я верую в единого Бога» (на что можно было так ответить?). И, видимо, Мария продолжала спорить, поскольку Святослав вынужден был послать за сватом своим Ростиславом. Так повздорили Мария с мужем у самого его смертного одра, и принял ли Святослав монашество, или Мария его отговорила — вопрос в науке пока не решенный.

Во всяком случае поступок Марии очень характерен, очень узнается проблематика «Слова». И не случайно Мария, видимо, просила летописца описать это событие, в историческом масштабе, в общем-то, ничтожное. В пространстве же духа — важнейшее, свидетельствующее о начале процесса «растворения» язычества в христианстве, о возникновении русской народной составляющей в православии, религии вселенской, а тогда еще — иностранной, византийской.

Очевидно, что написал «Слово» кто-то из людей очень близких князю Святославу. В «Слове» звучит идея Святослава об объединении русских князей, та идея, которую потом назовут «соборность». Автор — не просто «близкий» к Святославу человек (таким, например, был Рюрик Ростиславич), но единомышленник. И приходится согласиться, что человек некняжеского рода вряд ли решился бы написать «златое слово»: последствия были бы очень быстрыми (помните фильм Тарковского «Андрей Рублев»?), ведь «Слово» не спрятать — не иголка, да и не для того оно писано!

Сам же Святослав «Слово» написать, разумеется, не мог (хотя, впрочем, его кандидатура предлагалась): вряд ли он стал бы в таком ключе писать о самом себе. Самовосхваления можно ожидать от кого угодно, только не от утонченного и умудренного автора «Слова». И если так, то шансы именно Марии Васильковны оказаться автором «Слова о полку Игореве» — самые высокие.

А теперь мне хотелось бы рассказать о прямом упоминании Марией Васильковной своего авторства непосредственно в самом тексте поэмы, о так называемой проблеме «сфрагиды». Вот этот текст.

«Рекъ Боян и ходына Святъславля песнотворца старого времени Ярославля Ольгова коганя хоти». Фраза невероятно сложная. Что это за «ходына» такая? Или это «ходы на»? Или это (как считает А.Гогешвили) — «исходы на»? Профессор из Тамбова В.Г.Рудалев считает, что Ходына — это имя певца времени Святослава Ярославича и Олега Святославича (деда Игоря), о которых, так он считает, говорится в этой фразе далее. Более того, он считает, что Ходына — автор «Слова о полку Игореве». Но, как замечает Л.А.Дмитриев, тогда этому Ходыне было бы лет этак 140. Рудалева это не смущает: «Случаи подобного долгожительства и сохранения светлого разума в преклонные годы — для XI-XII веков не диковина». Конечно, чего уж не могло случиться в древние-то времена!

Дальше мы узнаем, что А.С.Чернов, переводчик и исследователь «Слова», также считает Ходыну автором. Упоминание Ходыны в конце «Слова», — пишет Чернов, — «сфрагида», форма авторской «подписи», распространенная в средние века. Варианты с «ходы на» я рассматривать не буду, они очень невразумительны, а вот что еще говорится о «ходыне» в «Энциклопедии «Слова о полку Игореве»: «В.Г.Сумаруков, основываясь на гипотезе о Ходыне, предполагает, что в следующем за этим словом притяжательном прилагательном «Святославля» находится ключ к раскрытию имени автора «Слова»: под «ходыной» имеется в виду женщина, связанная со Святославом. Это жена киевского князя Святослава Всеволодовича Мария Васильковна».

Л.А.Дмитриев сетует, что «Сумаруков не учитывает смысла всей фразы и даже не пытается объяснить, почему Мария Васильковна могла быть названа «ходыной». Объяснение это буквально на следующей странице «Энциклопедии», где говорится об исследованиях И.Державеца. Оказывается, «ходына» — тюркское слово, означающее «госпожа». В нашем контексте, где упоминается князь Святослав (если согласиться, что этот Святослав — князь), вероятно, допустим перевод «княгиня». Теперь вспомним: Мария Васильковна в летописи все время именуется «княгыня».

Все встает на свои места. Мария Васильковна и в действительности была «песнетворица» времен Ярослава и Олега: даже в «Слове» есть большие «вставки» об этом времени, о том же Олеге или Всеславе, княживших непосредственно после Ярослава. Она могла также воспевать «хоть» (жену, возлюбленную) Олега — не Феофанию ли Музалони, которую Олег покинул в Византии, вернувшись на Русь после изгнания? Можно предположить, что здесь имеется в виду какая-то другая, более ранняя поэма Марии Васильковны, до наших дней не дошедшая. В таком предположении нет ничего невозможного: гениальный автор «Слова» вряд ли был (была!) автором только одного произведения…