Н.А. Баскаков. «Слово о полку Игореве». Памятники литературы и искусства XI-XVII веков. М., 1978. С. 59-68.
В определении источников «Слова о полку Игореве» и времени создания этого замечательного произведения древнерусской литературы определенную роль играют восточные элементы, пронизывающие весь текст. Это касается не только значительного слоя тюркской лексики, проникшей через половецкий (кипчакский) и, как представляется нам, в еще большей степени через огузский языки кочевников-узов (торков, ковуев, берендеев, боутов, каепичей), но и самого характера «Слова»: его стиля, образов, эпитетов, сравнений, метафор и др., аналоги которым можно найти в фольклоре некоторых тюркских народов1.
Исследователи-ориенталисты единодушно признают, что тюркизмы «Слова» относятся к заимствованиям из тюркских языков домонгольского периода, а по своей фонетике и грамматическому оформлению — к огузо-кипчакскому типу с некоторыми отзвуками булгарской фонетики, что объясняется последовательными волнами миграции тюркских народов в Восточной Европе. Тесное переплетение родственных связей русских князей, с одной стороны, и семей кочевой аристократии, с другой2, влекли за собой взаимное проникновение и обогащение духовной культуры этих народов. Знакомство неизвестного для нас автора «Слова о полку Игореве» с тюркским миром представлений, сказочных и эпических образов можно объяснить лишь непосредственным общением с тюркоязычными народами, соседствующими с кочевыми и полукочевыми племенами и с княжеским окружением, из которого, безусловно, сам он происходил.
Проникновение элементов тюркского фольклора с его мифологией, поэтикой, переживанием тотемических представлений3прослеживается на протяжении всей поэмы. Автор «Слова о полку Игореве» видит после сражения поле битвы, которое «птицы крылами приодели, а звери кровь полизали», слышит, как «крычат телеги полунощи, рцы лебеди распужены», т. е. употребляет образы и сравнения, характерные для половцев, тотемом которых, судя по их названию, был лебедь (quman < quu = «лебедь» и =man — аффикс, образующий название предмета по производной основе, что соответствует русскому суффиксу =анин — «лебедянин»). Подметил автор «Слова» и неразличение синего, голубого, серого и зеленого оттенков цвета, которые объединены для тюрка в едином цвете, выраженном словом Kök ~ gök — небо, синий. Если русская поэтическая традиция различает «голубой» Дон, «синее» море, «серую» мглу, «зеленое» вино, «лиловые» молнии, то для половца — а вслед за ним и для автора «Слова» — все представляется «синим»: «синий Дон», «синее море», «синее вино», «синяя мгла», «синие молнии».
Характерная особенность «Слова» — отражение традиций тюркского эпоса в отдельных эпизодах поэмы. В первую очередь это касается бегства Игоря из плена с его метафорическими превращениями в горностая, белого гоголя, сокола, босого волка, — беседы Гзака с Кончаком и ряда других сцен. Параллелью к ним могут служить некоторые эпизоды из эпоса алтайцев, среди племен которых известно племя «куманды», чье имя, видимо, дало общее название половцев — «куманы». Таковы, например, превращения героя в поэме «Алып-Манаш»: «В этих песнях свою беду почуяв, Ак-Кобен богатырь в серого журавля превратился, в дымоходное отверстие юрты вышел, в облаках исчез»4. Или в поэме «Хан-Кюлер, имеющий коня Кара-Кюрена», где герой говорит: «Я в белого волка обратился, чтобы младшего брата моего Эрлик-бий не отнял у вас, я брата к себе увел»5.
Другой, столь же характерной параллелью, связывающей «Слово о полку Игореве» с тюркской поэтикой, являются образы зверей и птиц. Стоит отметить, что наиболее часто встречающиеся в «Слове» названия — сокола (12 раз), волка (9 раз), лебедя (5 раз), быка (4 раза) и ворона (4 раза)6 — в то же время являются наиболее характерными представителями животного мира кипчакского и огузского героического эпоса, а названия волка, быка и лебедя — тотемами древнетюркских племен7.
Тюркские заимствования в «Слове» довольно значительны по количеству и разнообразны по значению. Они встречаются в названиях рек — Сула, Каяла; в названиях городов — «…до куръ Тъмутороканя«; в названиях рельефа — яругы; названиях птиц — кречет, гоголь, растений — ковыль; в названиях народов и племен — хинови, тълковины, оварьскыя, угорскыи, могуты,татраны, шельбиры, ревугы, ольберы; в собственных именах — Шарокань, Кончак, Гза/Гзакъ, Кобяк, Овлур/Влур; в названиях мифических существ — Велес, Баян, Дивъ, Бълван; в социальной терминологии — каган, быля, боярин, салтан, чага, кощей; в воинской и бытовой лексике — сабля, харалуг, хоругвь, чолка, шерешир, телега, орьтма, япончица, жемчуг, ногата, которà,босый, багряный. Список этот, возможно, еще не полон. С другой стороны, некоторые исследователи, порой, сильно преувеличивают роль тюркских элементов в лексике поэмы. Такой подход характерен, в первую очередь, для нефилологов, наивно сближающих некоторые выражения и слова поэмы с тюркской лексикой лишь по внешнему созвучию, без опоры на установленные наукой точные этимологии8. Это тем более досадно, что возможности научного исследования уже известных тюркизмов далеко еще не исчерпаны. К ним можно отнести следующие: 1 — Каяла; 2 — «…до куръ Тъмутороканя«; 3 — Гоголь(название водоплавающей птицы); 4 — Велес; 5 — Баян; 6 — Кончак; 7 — Гза/Гзак; 8 — тълковин; 9 — харалуг; 10 — которà; 11 —багряный. Не отрицая известные, опубликованные различными авторами предположения о происхождении и этимологии каждого из указанных выше тюркизмов, и не останавливаясь на анализе соответствующей литературы, мы приведем здесь только свои предположения.
1 — р. Каяла (на Каяле, в Каяле, Каялы). Соглашаясь с локализацией р. Каялы, установленной Н. М. Карамзиным, и идентификацией ее с правобережным притоком Дона — степной рекой Каяльник или Кагальник, — можно предполагать, что название ее произошло не из общепринятого тюркологами названия, состоящего из qaja — «скала» + аффикс-ly > qaja=ly — «скалистая», так как, с точки зрения тюркской семантики, эпитет «скалистая» может быть приложим только к берегу, но не к реке, а из огузо-половецкого слова qoγa~quγa — «куга», «осока» (ср. казахск. qoγa — «осока»)+аффикс =1у > qoγa=ly — «изобилующая порослями куги, осоки», либо из qyjaγ — болотное растение «рогоз», «палочник» (ср. казахск. qyjaq в том же значении)+аффикс=1у > qyja(γ)ly — «изобилующая порослями кияка»9, русск. адаптация — «Каяла».
2 — «…до куръ Тъмутороканя» в контексте: «А самъ въ ночь влъком рыскаше из Кыева дорискаше до куръ Тъмутороканя», который ранее переводился: «…из Киева дорыскивал до петухов (т. е. ранее утреннего пения петухов) до Тьмуторокани».
В выражении «…до куръ Тъмутороканя» естественнее видеть предел места, а не предел времени, а в слове «куръ» — тюркское заимствование «кура» со значением «двор, ограда, постройка, стена». Слово кура происходит от тюркской глагольной основы qur-maq («строить, воздвигать, ставить, поставить»10), отглагольное существительное которой quruw — «строение, постройка» (ср. казахск.=татарск.: qora~qura — «загон, загородка для скота») могло быть заимствовано в русском языке в форме кура, поскольку куру — соответствовало бы в русском форма кура в винительном падеже; следовательно форме «…до куръ Тъмутороканя» соответствует форма родительного падежа множественного числа от кура, т. е. «…до куръ Тъмутороканя» — «до построек, стен, оград Тьмуторокани»11.
3 — Гоголь (гоголем) — «мелкий нырок, селезень, порода чайки, снежный гусь» (Anas chlangula). Ср. тюркск., киргизск.: kőgől («селезень», Якутск, kőgűllax- «хохлатая утка, нырок, малая гагара, чубатка» (Columbus cristatus) чувашек, kăvakal «утка». Все эти названия связаны с общетюркской основой kők~gők~gőők; < чувашск. kăvak («сизый, синий, зеленый, серый»), что объясняется присутствием этих оттенков в оперении названных птиц. Слово гоголь, таким образом, состоит из основы kők~gők~gőők и уменьшительного аффикса -űl > gőőgűl «сизоватый, сероватый»12.
4 — имя божества Велес. Кроме известных этимологий, приведенных, в частности, в словаре М. Фасмара, которые не имеют достаточных доказательств и далеки по своему значению, может быть предложено сближение этого имени с булгаро-чувашским сочетанием: выльăх «скот, скотина»+аффикс профессии = ̨ы > выльăх= c̨(ы) — «скотник, скотовод, занимающийся скотоводством, относящийся к скотоводству», т. е. калька значения Велеса, как «скотий бог»13.
5 — Боян (Боян, Велесов внуче) — имя поэта XI в., генетически связанного с Велесом; возможно заимствовано из языка древних булгар, о чем свидетельствует наличие имени булгарского царя Боянуса, аварского князя Бояна. Позже, в 1301-1302 гг. у монголов имя Баян носит претендент на ханский престол в Золотой Орде; по Рашитэтдину — отец хана Сасы-Бука.
Имя Боян (Буян, Баян), связанное с названиями божеств древнетюркского пантеона (ср. Баянай — общее название духов-покровителей охоты у якутов; Паяна — добрый дух, слуга верховного бога Ульгеня у алтайцев), имеет своей основой корень baj, входящий составной частью в наименования действ шаманских мистерий, жертвоприношений, радений, заговоров, колдовства (ср. алтайск. Бай-матыр — «мифический дух, сын Эрлика, управителя подземного мира»; Бай-кайынг — «изображение на шаманском бубне колдовской березы»; бай-куш — «сова, птица, связанная тайнами колдовства»; байлу сёз — «запретные слова»; baj-la-n — «быть заколдованным, запретным»). Соответствующие заимствования прослеживаются в славянских языках: сербохорватск. бajamu — «колдовать», баjан — «сказочный», баjка — «сказка»; русск. баить — «знахарить», «заговаривать, колдовать»; др.-русск. баяльник, баян — «ворожея, обаятель» и проч. Таким образом корень baj ~ paj ~ maj в тюркских и монгольских языках имеет следующую последовательность в развитии своих значений: от синкретического значения «радеть, знахарить, колдовать, ворожить, праздновать при жертвоприношениях > болтать, рассказывать басни, сказки, выдумки, слагать, петь сказания, очаровывать пением», отсюда образовалось и понятие Баян — «певец» (ср. монгольск. Дубун-Буян — «вещий певец»). Ср. также известное сопоставление «вещего Бояна» «Слова о полку Игореве» с вещим сыном булгарского царя Симеона (умер в 927 г.) Бояном, который, по свидетельству византийских историков, «так изучил волшебство, что мог внезапно из человека превращаться в волка и любого другого зверя»14.
6 — Кончак — имя половецкого хана — имеет несколько этимологий: а) этимология И. Н. Березина и В. А. Гордлевского: Кончак — < qandžyq ~ qančyq — «сука», по аналогии с другими именами половецких ханов (Кобяк, Барак) и более поздних золотоордынских (Ногай) со значением «собака»; б) этимология Ф. Е. Корша: Кончак — qončaq < qoččaq — «храбрый человек, герой» (по словарю Шейха Сулеймана) — слово, не сохранившееся ни в древних, ни в современных языках. Более вероятной представляется новая этимология этого имени по названию воинских доспехов: qončaq < qon — «часть ноги, закрываемая кольчужными наколенниками»+čaq > qončaq — «кольчужные наколенники» (ср. турец. qonč — «голенище сапога»), что соответствует антропониму Колчак с аналогичным строением: qol — «рука»+аффикс = čaq > qol-čaq — «кольчужные поручи». (Ср. русскую фамилию Колчак)15. Имена по названиям доспехов и домашнего инвентаря известны во многих тюркских языках.
7 — Гза/Гзак — имя другого половецкого хана. Из существующих этимологий известны: а) Ф. Е. Корша: Гза/Гзак < xodža ~ xozä; иранск. xodža 
-«хозяин, господин»; б) И. Н. Березина: Гза < qaz «гусь».
Более вероятными этимологиями этого имени могут быть либо qozy — «ягненок», как ласкательное имя, встречающееся в кипчакском эпосе (ср., например, Козы-Корпеш в одноименной эпической поэме у татар, башкир, казахов и ногайцев), либо Гзакъ < прозвище gőziaq > g(ő)z(i)aq — «человек, имеющий бельмо на глазу, с бельмом», прозвище весьма вероятное, но требующее фактических доказательств, что Гзак действительно имел бельмо. Что касается фонетического стяжения gözi aq > gzaq, то оно вполне объяснимо и доказывается существующими формами стяжения (ср., например, казахск. tory at — «гнедая лошадь», что соответствует в произношении t(o)r(y)at ]> trat16.
8 — тълковинъ — синоним названия огузского племени «тиверцы» в значении «толмач, переводчик». В огузских тюркских языках, например, в современном туркменском есть сложный глагол til qaq=»давать сигнал, дать понять, истолковать, растолковать» и т. п., — который мог лежать в основе слова тълковин, состоящем из основы глагола til qaq=+аффикс имени деятеля= γyn ~=yn > til=qaγ=yn — «истолкователь, переводчик». Чередование q~у~w:til qaq=γyn~til qaγ=yn~til qaw=yn в интервокальной позиции в большинстве тюркских языков является общей закономерностью17.
9 — харалугъ — тюркизм наименее расшифрованный, хотя и имеет наибольшее количество различных этимологических толкований. Наиболее известными из них являются:
а) харалуг < qara -«черный»+аффикс=lуγ>qaraluγ — «чернота, черный вороненый металл, сталь» (П. М. Мелиоранский, Ф. Е. Корш, К. Менгес);
б) харалуг < qarluq — «каралукский», по названию древнего тюркского племени карлуков, которые еще в V-IX вв., добывали железную руду в горах Тянь-Шаня (А. Заки Валиди, А. Зайончковский);
в) харалуг < car(a)l = ing ~ ung — «каролингский» — по названию второй династии франкских королей (С. А. Гедеонов).
г) харалуг — арабск. xarab 
— «гибель»+аффикс = luq — «гибельный, разрушительный» (В. Ф. Ржига);
д) харалуг — польск. charlężec — «воровать, брать добычу», charlężnik — «вор» (3. Штибер)18.
Теперь к этому перечню могут быть добавлены еще несколько этимологий, основанных на следующих глагольных основах.
Первая глагольная основа qyr = — «быть уничтоженным, быть разгромленным». От нее происходит масдарная форма qyr=, yl=uγ, которая в сочетании с аффиксом qyr=yl=uγ=ly имеет значение «гибельный, приносящий гибель, уничтожение»; адаптированное в русском языке звучание хырылуг (харалуг) имеет то же значение, которое предлагал В. Ф. Ржига, исходя из арабской основы.
От второй глагольной основы qyr = с синкретическим значением глагола «точить, оттачивать» и существительного «грань, ребро, край», возможны производные qyr=yγ=ly ~ qyr=yγ=lu «имеющий грани, граненый, отточенный» (в адаптированной форме хырыглык > харалук — «харалужный», т. е. «граненый, отточенный»). Во втором варианте эта основа встречается в форме qajra= — «точить» в татарском, киргизском, ногайском и в других близких к половецкому тюркских языках (масдарная форма от залоговой формы страдательного залога). От нее возможны производные qajra=l=uγ ~ qajra=l=uw и соответственно адаптированные харалуг «отточенный». Известный половецкий словарь Codex Comanicus имеет созвучные с данной основой слова: qajra, qájry, qajyry [cayra, ceyri, ceyiri]. Ger. von qajyr=(al — kašγ.: qavyr=) zurückbiegen etc.19, со значением «изогнутый, выгнутый» и проч. Если они представляют собой герундий от qajyr (как их интерпретирует К. Грёнбек), то от них возможны формы типа qajra-lyγ ~ gajra — luγ. В этом случае адаптированная русская форма кайралуг — хайралуг — харалугимела бы значение «изогнутый», т. е. «мечи, копья, цепы харалужные» — «мечи, копья, цепы изогнутые».
Третья глагольная форма, которая могла послужить истоком формы харалуг — qary-«обжигать», qary=w ~ qaru=w — «обжиг» — встречается в современном ногайском языке, близко родственном половецкому. Масдар от глагола qaru=-qaru — w в сочетании с аффиксом обладания qaruw=lyγ ~ qaruw=luγ также мог послужить той основой, которая в русской адаптации приобрела форму харалуг, а сочетания «мечи, копья, цепы харалужные» соответствовали бы значению «мечи, копья, цепы стальные», т. е. подвергнутые обжигу, закалке.
Наконец, последняя из возможных этимологий слова харалуг, харалужный может быть также связана с ногайским словом qaruw — «сила, мощь» и qaruwly ~ qaruwlu — «сильный, мощный» (ср.: qaruwly jigit — «сильный юноша», qaruwly qyral — «мощная держава»)20. Слово qaruw в ногайском языке сохранилось в переносном значении, оно происходит от qaruw «верхняя часть руки от локтя до плеча»21. В киргизском языке qaruu — «сила, мощь» — встречается в сочетании qaruu dźaraq — «оружие, снаряжение»22, и образует глагольную форму qaruu=la= «нацепить на руку» (qaruulap najza ala elek, mašyγa elek džaš bala — фольклорн.: «копья он еще не брал, он пока еще неопытный юнец»)23. Данный контекст позволяет предполагать, что словохаралуг, харалужный как определение к мечу, копью, цепу имело значение тяжелого оружия, которое под силу только опытному воину, тренированному.
10 — котора — встречается в «Слове о полку Игореве» два раза в форме творительного падежа — которою. Существующие этимологии слова котора весьма разноречивы и искусственны. В русском языке это слово встречается в двух основных формах — котора и котера — со следующими значениями и производными словами: «ссора, раздор, распря»; котораться, коториться — «ссориться», которливый, которник, котороч — «задира»24. Слово котора ~ котера представляет собой тюркское заимствование, происходящее от основы глагола kőter = ~ baš kőter = «волновать, восставать, стать мятежником» (буквально — «поднять голову»). Основа тюркского глагола kőter = ~ kűtär= «поднимать», а также в форме страдательного залога kötäril = ~ kütäril= «восставать» и в форме имени действия kőterilis ~ kűtariliš — «восстание, мятеж, распря, бунт, забастовка, стачка» — тесно связаны с другим заимствованием в русском языке: кутерьма татарск. kűtärmä.
Котора ~ котера и кутерьма восходят к субстантивным формам тюркского глагола на -uw/=űw: koterűw ~ kűtärűw и =ma/=me: kőterme ~ kűtärmä. Но так как котеру ~ (котору) в русском языке соответствовало бы форме винительного падежа, то в именительном падеже оно было адаптировано в форме коtera ~ kűtärä по аналогии, например, названия села на Алтае — Айувла (алтайск. Ajuwlu — «медвежий»). Котора (котера) восходят к языкам кыпчакско-половецким, имевшим широкий гласный ő в основе kőter а кутерьма — к языкам кыпчакско-булгарским (татарскому, башкирскому), имеющим в основе этого глагола узкий гласный ű — kűtär. Легко объясняется и имеющаяся в русском языке производная от этого глагола формакотороч — «задира» из kőterűwči «поднимающий восстание, мятежник».
Итак, слово котора ~ котера, имеющееся в «Слове» в форме творительного падежа единственного числа — которою, является заимствованием от половецкого в значении «ссора, распря, мятеж, раздор» от основы kőter=. Примерно те же исходные формы и значения этой основы даны и в половецком словаре Codex Comanicus, например: kőterűl=(coturul=) emporgehoben, aufgehängt werden; или kőter = kőtür = ?erheben’, 138, 1425, а также в современных тюркских языках — каракалпак., казах., ногайск.: köter=, kőterilis — «восстание, забастовка, стачка»; baqyryq köter — «поднять тревогу, устроить скандал».
11 — багряный, встречается в «Слове» в форме именительного падежа единственного числа женского рода — багряная. В русском языке слова багряный и багровый имеют близкое значение. Багровый — «червленый, пурпуровый, самого яркого и густого красного цвета с едва заметной просинью»; багряный — «червленый же, но менее густой, алее, без синевы; это самый яркий, но и самый чистый красный цвет»26. Имея общий корень багр, эти слова различаются своими суффиксами.
Этимология слова баг(о)р — «пурпур, пурпурная раковина» — не ясна. Из производных, кроме багровый и багряный, встречаются старославянск. багръ, багрити — «окрашивать в багряный цвет»; багръница — «порфира»; болгарск. багря — «окрашиваю в красный цвет»; в других славянских языках отсутствует27. Все попытки этимологически увязать это слово с индоевропейскими языками не убедительны, в том числе и предположение А. С. Львова о сложной основе слова багровый, состоящей из частицы ба= (ср. ба=хвал) и корня гор28.
Не является ли слово багр древним заимствованием из тюркских языков? Весьма вероятным представляется происхождение слов багровый и багряный из тюрск. baqyr ~ baγyr 
«медь красная» (ср. половец.: Codex Comanicus baγyr (bager) Kupfer29 «красная медь», которая по цвету весьма близка к багровому и багряному оттенкам). С этим значением — «красная медь»- тесно связано и другое общетюркское слово baγyr 
— «печень», которая, как известно, имеет именно багровый, темно-красный цвет с заметной просинью. Наличие слова baγyr (bager) «красная медь» в половецком словаре Codex Comanicus, а слова багряный в «Слове о полку Игореве» позволяет предположить возможность заимствования слова bagyr «медь» для обозначения цветового оттенка bаγуr = овый > багровый, по аналогии бронза ~ бронзовый, цинк ~ цинковый, а затем и производного — багряный, — как имени качества (по аналогии: медь ~ медяный, олово ~ оловянный, овес ~ овсяный).
Любопытно, что данная этимология слова багровый была дана автором независимо от ранее опубликованной К. Менгесом заметки по поводу слова багръ, происхождение которого, имея в виду известное тюркское соответствие m ~ b ~ р он также считает из тюркск. baqyr «медь», в свою очередь заимствованного из арабского maγar 
«красновато-коричневый» (ср. арабск. maγara 
«окрашивать охрой», maγrat 
«красная охра»)30, от которого происходят также названия красок — испанск. португальск. almagra, almagre и французск. almagra (с арабским определенным артиклем al= ) и итальянск, macra с общим значением «охра»31.
Как можно видеть, общий состав тюркизмов «Слова о полку Игореве» и их анализ в большей своей части являются общими для всех исследователей. Отсутствие анахронизмов, которые могли бы быть отнесены к послемонгольскому периоду, исключительная осведомленность автора «Слова» в древнетюркской мифологии, шаманистических представлениях, эпосе, исключительная выдержанность в фонетическом и грамматическом оформлении тюркизмов при сохранении своеобразия огузо-половецкого языка с его булгарскими и печенежскими субстратными рефлексами, — все это с исключительной убедительностью доказывает создание «Слова о полку Игореве» в домонгольскую эпоху автором, хотя и русским, но тесно связанным родственными отношениями с половцами, следы духовного мира которых так ярко отразились в созданном им произведении32.
Примечания:
2. Нехачин И. Новое ядро Российской истории от самой древности россиян до дней благополучно царствующего императора Александра I, на пять периодов разделенное. Ч. I. M., 1809, с. 147, 181, 264. Ср.: Baumgarten N. de Généalogies et mariages occidentaux des Ruriki des russes. — Orientalia Christiana, vol. IX. Roma, 1927.
3. Гордлевский В.А. Что такое «босый волк». — Известия ОЛЯ АН СССР, т. VI, вып. 4. М, 1947, с. 317-337.
4. Алтай-Бучай. Ойротский народный эпос. Новосибирск, 1944, с. 125.
5. Баскаков Н.А. Диалект черновых татар. (Тексты и переводы). М., 1965, с. 197.
6. Орлов А.С. «Слово о полку Игореве». М., 1946, с. 67.
7. Малов С.Е. Тюркизмы в языке «Слова о полку Игореве». — Известия ОЛЯ АН СССР, т. V, вып. 2. М., 1946.
8. Так О. Сулейменов (Сулейменов Олжас. Аз и Я. Книга благонамеренного читателя. Алма-Ата, 1975) почему-то хочет видеть тюркизмы в следующих словах и выражениях: оксамиты (<греч. examitos, M. Фасмер, I, 66); крамола (<индоевроп. karmula, M. Фасмер, II, 365); язычник (<славянск., М. Фасмер, IV, 551) — с тюркск. jazyq — «степь», jazyqniki — «относящийся к степи, степняк»; поганый (<латинск. pāgānus, М. Фасмер, III, 294) — с тюркск. baq-qan «пасущий скот, пастух»; кощунство(<славянск. «костить, пакостить», М. Фасмер, II, 266) — с тюркск. köš-či — «кочевник»; князь (<готское kuniggs, M. Фасмер, II, 266) с тюркск. qan iš, — буквально «пей кровь»; буй-тур (<славянск., М. Фасмер, I, 234; IV, 122) — с тюркск. baj-türä «судья, чиновник, бюрократ»; тул (славянск. тул — «колчан», М. Фасмер, IV, 117) — с тюркск. tul — «вдова»; бусови врани (<славянск. «серые вороны») — с тюркск. basurman< musulman; аки пардуже гнездо (<славянск. «как гнездо барсов») с тюркск. aq pardäži üj «белошатровый дом» (в последнем примере О. Сулейменовым нарушены правила и казахского словообразования). Эти необоснованные сближения отмечены в опубликованных рецензиях на книгу О. Сулейменова (Кузьмин А. «Точка в круге», из которой вырастает репей. — Молодая гвардия, 1975, № 12, с. 270-280; Владимиров В. Поиск опоры: импровизация или знание? -Простор, 1975, № 10, с. 94-102; Так и при ее обсуждении в ОЛЯ АН СССР (Известия ОЛЯ АН СССР, 1976, № 5, стр. 376-383); Лихачев Д. С. Гипотезы или фантазии в истолковании темных мест «Слова о полку Игореве». — «Звезда», 1976, № 6, с. 203-2I0.
10. Будагов Л. Сравнительный словарь турецко-татарских наречий, т. II. СПб., 1871, с. 77.
11. Ср.: Сулейменов О. Аз и Я. Алма-Ата, 1975, с. 59-60. Захаров В. А. Что означает «… до куръ Тмутороканя» в «Слове о полку Игореве»? — ТОДРЛ, т. XXXI. Л., 1976, с. 291-295.
12. Баскаков Н.А. Русские фамилии тюркского происхождения. IV. — Советская этнография, 1969, № 4, с. 26-27.
13. Баскаков Н.А. Мифологические и эпические имена собственные в «Слове о полку Игореве». — В кн.: Восточная филология, т. III. Тбилиси, 1973, с. 183-192.
14. Миллер Вс. Взгляд на «Слово о полку Игореве». М., 1877, с. 131.
15. Баскаков Н.А. К этимологии собственных имен в «Слове о полку Игореве». — В кн.: Проблемы истории и диалектологии славянских языков. М.. 1970, с. 38-45.
17. Словарь туркменского языка. Ашгабат. 1962. с. 367.
18. Stiber Z. Vaeux-russe харалужный, cachoube charlężny. Lingua viget. Commentationes slavicae in honorem V. Kiparsky. Helsinki, 1965, p. 130.
19. Grønbech K. Komanisches Worterbuch. Køpenhagen, 1942, p. 190.
20. Ногайско-русский словарь. Под ред. Н. А. Баскакова. М., 1963, с. 151-152.
22. Юдахин К.К. Киргизско-русский словарь. М., 1965, с. 364.
24. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. I. СПб., 1893, стб. 1299.
26. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка, т. 1. СПб.-М., 1880, с. 36.
27. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка, т. 1. М., 1964, с. 103.
28. Этимологические исследования по русскому языку. М., 1963.
30. Варанов X.К. Арабско-русский словарь. М., 1957, с. 970.
31. Menges К.Н. Schwierige slawisch-orientalische Lehnbeziehungen. Ural-Altaische Jahrbücher, XXXI, 1959, p. 177-178.
32. Баскаков Н.Л. Половецкие отблески в «Слове о полку Игореве». 48. 1976, S. 17-31.
