Известнейшая трагедия А.С. Пушкина «Борис Годунов» также полна загадок, все еще ускользающих от пытливого взгляда исследователей.
Профессор университета Джорджа Мейсона (США) Ольга Арановская в своей статье «О вине Бориса Годунова в трагедии Пушкина» (Арановская О.Р. О вине Бориса Годунова в трагедии Пушкина // Вестник русского христианского движения. Париж — Нью-Йорк — Москва, 1984. № 143. С. 128-156) отметила интересный факт, которому до сих пор никто из критиков не придавал особого значения: поэт привел в тексте две даты смерти царевича Дмитрия.
«Пушкин прекрасно знал из истории, что весть о самозванце разнеслась по Руси в 1603 г., и не имел оснований отодвигать эту дату на более поздний срок. Царевич Дмитрий погиб в 1591 г. — т.е., 12 лет назад. Пушкин особо акцентирует это обстоятельство: в сцене Пимена, датируемой специально 1603 г., старый монах вычисляет:
Тому прошло уж десять лет… нет, больше:
Двенадцать лет.
Однако в монологе Бориса Годунова, который также датирован 1603 г. называется другой интервал времени — 13 лет:
Так вот к чему тринадцать лет мне сряду
Все снилося убитое дитя!»
«Следовательно, — как пишет О.Р. Арановская, — кошмарный сон об убитом ребенке начал посещать Бориса еще за год до смерти царевича», то есть в 1590 году.
В процессе создания драмы Пушкин обращался ко многим источники: «Изучение Шекспира, Карамзина и старых наших летописей дало мне мысль облечь в драматическую форму одну из самых драматичных эпох новейшей истории…».
Вполне вероятно, что А. С. Пушкин, указывая две даты смерти царевича и говоря о «кровавых мальчиках» во множественном числе, опирался на сведения из доступных ему летописей, а упоминая Шекспира, подразумевал вполне конкретную пьесу — «Бесплодные усилия любви».
