История изучения «Слова о полку Игореве» полна безумных теорий, ниспровергателей, глашатаев единственной и неопровержимой истины… Олжас Сулейменов считал, например, что автор великой русской поэмы — половец, за что удостоился «почестей», полагающихся русофобу. Поистине, ученые готовы были в драку лезть, только чтобы у них не отняли автора «Слова»! Но об Олжасе Сулейменове и его книге «Аз и Я» мы поговорим потом…
Примерно то же самое произошло и с работами замечательного историка А.Л.Никитина: хотя он утверждал всего лишь, что автор «Слова» включил в него, как это почти всегда бывало в средневековой поэзии, фрагменты из произведений болгарина — Бояна. Точно так же, например, как в «Задонщину», были включены фрагменты из того же «Слова о полку Игореве». В старину ведь не было авторского права, никто не ставил на рукописях копирайта. Больше того — считалось пристойным пользоваться еще более древними текстами без указания автора и даже (о, ужас!) без кавычек включать их куски в свои. Помните: «Не лепо ли ны бяшет, братие». Лепо. Но с точки зрения современных канонов литературной этики это выглядит весьма нелепо. Академики, да тот же Д.С.Лихачев, понимали, конечно, что утверждения Никитина не только не порочат «Слово», но подчеркивают его интернациональный характер, близость и единство культурных традиций с братским болгарским народом, а с точки зрения средневековых правил и оценок даже возвеличивают автора, поскольку указывают на его творческую скромность. Но в те недавние еще времена исследования такого рода были под пристальным идеологическим контролем. Вот потому-то и обрушился на Никитина шквал державного гнева.
«В серии очерков писателя А.Никитина, напечатанных в журнале «Новый мир», «Слово о полку Игореве» подвергается вивисекции, ампутированию отдельных частей, расслоению. Отдельные места и весь памятник в целом объявляются плохо скроенным из равновременных частей. Этот вывод делается с необычайной легкостью и апломбом. На неосведомленных читателей очерки А.Никитина, несомненно, могут произвести некоторое впечатление. Особенно мне обидно за многочисленных преподавателей вузов и учителей литературы в средней школе. Что им говорить о «Слове», если они поверят в «ученость» и хотя бы частичную правоту А.Никитина? А ведь журнал «Новый мир» — один из самых авторитетных и читаемых в нашей стране. …На самом деле мы имеем дело с имитацией научных аргументов и не более…» Д.С.Лихачев, из сборника 1986 г. Кого у нас костили с такой же силой? Пожалуй, только академика Сахарова…
Между тем выясняются новые факты, проливающие свет на всю подноготную этой истории. В «Слове» действующими лицами оказываются Боян, Троян и… Зоян! Не много ли? А что, если эта троица — одно лицо? И действительно… В свое время еще академик Н.С.Тихонравов предлагал Трояна «Слова» считать Бояном, поскольку «лигатура «ТР» в западнорусской графике писалась как буква «Б» и «З».
А если наоборот? Если Боян — это на самом деле никакой не Боян, а Троян? Не прочитал ли переписчик буквы «Тр» (их лигатуру, соединение) как «Б» и в другом месте — как «З»? Если это так, то никакого Бояна не было и нет. И весь образ великого древнерусского певца развеивается, как дым?! Это же страшно. Понятно, почему Тихонравов предпочел прочитать Трояна как Бояна, а не наоборот.
 |
Первое изображение Бояна. Гравюра Н. Соколова по рисунку Ф.Кинеля. 1801 г. |
Но кто же такой Троян? Может быть, это и есть имя древнерусского певца? Нет! Теперь, после выхода книги А.А.Гогешвили (см. ее 4-ю главу), можно утверждать, что Троян — это вовсе не древнерусский певец, а не кто иной, как Гомер. Очень близок к этой точке зрения был уже граф П.П.Вяземский.
Итак. Список с лигатурой, то есть соединением двух букв в одну, нужно датировать либо концом XV, либо началом XVI века. В середине или в крайнем случае в конце XVI в. «Слово» вновь было переписано, теперь уже с ошибками (лигатура «Тр» была прочитана как «Б», «Тр» и «З»). Видимо, это и была рукопись А.И.Мусина-Пушкина. В этом или близком варианте со «Словом» познакомился и автор позднего варианта «Задонщины», но все же он предпочел прочитать это слово как «баюн», то есть «рассказчик». А в первоначальном списке это был никакой не «Зоян», и никакой не «Боян», и никакой не «баюн», а Гомер.
В тексте «Слова» приводится несколько строчек таких, как если бы их написал Троян-Боян. Вот одна из них:
НЕ БУРЯ СОКОЛОВ ЗАНЕСЛА ЧРЕЗ ПОЛЯ ШИРОКИЕ,
ГАЛОЧЬИ СТАДА БЕГУТ К ДОНУ ВЕЛИКОМУ…
Эти строки резко выделяются на фоне остального ритмического потока. Очевидно, что здесь воспроизводится гомеровский гекзаметр свободной строкой с шестью ударениями:
«Не бу’ря соколы’ занесе’ чре’з поля’ широ’кая//
Га’лици ста’ды бежа’тъ къ’ До’ну вели’кому»,
«Ко’мони ржу’тъ за Суло’ю, звени’тъ сла’ва въ Кы’еве//
Тру’бы тру’бят въ Нове’граде, стоя’ть стя’зи въ Пути’вле».
В двух других местах «Слова» — прямые цитаты из Гомера, которые можно найти в «Илиаде»!
ВСТАЛА ОБИДА В ВОЙСКАХ ДАЖ-БОГА ВНУКА,
ВСТУПИЛА ДЕВОЮ НА ЗЕМЛЮ ТРОЯНА,
ВСПЛЕСНУЛА ЛЕБЕДИНЫМИ КРЫЛЬЯМИ…
А.А.Гогешвили приводит следующую параллель:
«…Богиня могучая все совершила,/
Дщерь громовержца, Обида, которая всех ослепляет,/
Страшная; нежны стопы у нее: не касается ими/
Праха земного; она по главам человеческим ходит,/
Смертных язвя; а иного и в сети легко уловляет./
Древле она ослепила и Зевса, который превыше/
Всех земнородных и всех небожителей: даже и Зевса…»
Илиада, XIX: 86-96.
ЕМУ ВЕЩИЙ ТРОЯН ДАВНО ПРИПЕВКУ, РАЗУМНЫЙ, СКАЗАЛ:
«НИ ХИТРОМУ, НИ УМЕЛОМУ, НИ ПТИЦЕУМЕЛОМУ (ПТИЦЕГАДАТЕЛЮ?) СУДА БОЖЬЕГО НЕ МИНОВАТЬ».
А.А.Гогешвили приводит следующие параллели:
«Мизам предшествовал Хромий и Энномос, птицегадатель,/
Но и гаданием он не спасся от гибели черной»,
Илиада, II: 858-859;
а также:
«Но судьбы, как я мню, не избег ни один земнородный/
Муж ни отважный, ни робкий, как скоро на свет он родился»,
Илиада, VI: 487-489.
Что, как я думаю, окончательно доказывает тождество Трояна-Бояна и Гомера. И, значит, совершенно верно утверждает Гогешвили: нужно читать не «были вечи Трояна», а «были сечи Трояна», то есть речь идет о Троянской войне!
Жаль только вот, что А.А.Гогешвили так и не высказался определенно, был ли Боян, или его не было. Слишком уж сильно меняется наше самовосприятие, если отказаться от огромной, мистической фигуры Бояна, родоначальника нашей словесности. Но, впрочем, в любом случае — Боян не совсем русский поэт, не правда ли? Стоит ли уж так сильно переживать, что этот миф оказался разоблаченным? Может быть, стоит просто посмеяться над нашей собственной доверчивостью?
Интересно, что первоначально в русской поэзии «Слово о полку Игореве» воспринималось прежде всего как весть о родоначальнике ее, таинственном Бояне, что само по себе было важным фактом, важнее, может быть, самого «Слова». М.М.Хераскову принадлежит честь первого упоминания о «Слове» в печати (в примечании к поэме «Владимир»). Это было еще в 1797 году, то есть за три года до опубликования «Слова» Мусиным-Пушкиным. В «Бахариане» Херасков писал:
Мне бы слогом петь всегда одним,
Как певали Барды Русские,
Барды Русские, старинные,
Как Боян пел древний соловей;
Он воскрес недавно в наши дни…
Для Хераскова явление Бояна было, пожалуй, поважнее «Слова». Поэты стремились в прошлом найти, углядеть Бояна, своего родоначальника, и они его углядели… там, где никого не было. В таких случаях критика отступает. Наука история отступает.
Интересно, что первоначальный образ Бояна сильно отличался от привычного нам. Это был юноша. И действительно, молодость русской поэзии и должен был олицетворять юноша. Но со временем образ Бояна стареет. Он превращается в зрелого воина, затем — в старика с длинной бородой, затем — чуть ли не в узловатое, сучковатое дерево, в саму природу, в мертвеца… Глаза его закрываются, он слепнет, и мы видим… Гомера.
Так в самой эволюции образа Бояна отразилось наше интуитивное восприятие истины. Но как же быть тогда с «вставками» в «Слово о полку Игореве» из болгарского певца Баяна, о которых говорит А.Л.Никитин? Если никакого певца — ни русского, ни болгарского — нет? Полагаю, эти вставки — из поэм самой Марии Васильковны, из ее прежних поэм, посвященных Святославу, Олегу, Владимиру Мономаху, Роману Святославичу, Ярославу Мудрому — князьям прежних времен.
