Изложение
Смысл «Слова о полку Игореве» представляется по сей день загадкой. Нам говорят: патриотическое произведение. Так ли это?
Вот характерное высказывание:
«Слово о полку Игореве» — величайший памятник древней русской литературы — написано в связи с неудачным походом на половцев новгород-северского князя Игоря Святославича…» (Н. Гудзий). Произведение величайшее, но почему-то посвящено неудачному походу. Почему бы патриотическому произведению не воспевать подвиги, тем более они были, причем в том же году (поход киевского князя Святослава против Кобяка, закончившийся триумфально, но в котором наш герой, Игорь Святославич, участия не принимал).
Вот еще: «Поражение, окончившееся гибелью большей части русского войска, пленением русских князей, произвело большое впечатление на современников…» (Д. Лихачев).
Аналогичных высказываний — море, в каждом учебнике литературы есть.
Так что — патриотическое чувство русского народа питается позорным поражением в захватническом (прямо надо сказать — бандитском) набеге?! Мне кажется, учитель литературы (а «Слово» во всех школьных учебниках и хрестоматиях!) оказался в очень двусмысленном положении: как все это объяснить детям?
Вот мы доходим до следующих строчек:
«Съ зарания въ пяткъ потопташа плъкы половецкыя».
Хорошо, хоть в первом сражении — победили! Так нет! Не было никаких «плъкы» — слово «потопташа» имело в древнерусском смысл «потеснили», что могло быть и без битвы. Вот как описывает летопись эти события. Половецкие войска стояли в полном боевом порядке на другом берегу реки, несколько половецких лучников выехали на высокий берег, пустили несколько стрел и все, половецкие войска ускакали, оставив полон, девок половецких на поживу «победителям» — так это описывается без метафор в Ипатьевской летописи. Победители могучей Византии струсили?! Причем там почему-то не оказалось ни стариков, ни детей, одни «девкы».
По традиционной для школьной «литературы» версии было что-то навроде Беслана. Захватили живых людей, девушек. Лучников не преследовали. «И рассушясь стрелами по полю, помчаша красныя девкы половецкыя». То есть — погнались за девушками, вот она — доблесть: что на войне с «красными девками» делают? Об этом учитель литературы скромно умолчит, потупив взоры. До шестнадцати лет.
И это — патриотическое произведение?
Кроме того, из летописей, как утверждается, еще вытекает, что налет был произведен подлым способом: когда стало известно, что половцы сосредоточили свои военные силы в другом месте, готовясь отразить удар основной массы русских войск.
И эти насильники, мародеры во главе с главным террористом Игорем Святославичем по справедливости получили по мозгам от ханов Гзы и Кончака. Были все уничтожены, а князья взяты в плен. Добро восторжествовало. Только так может «без двоемыслия» советского воспитания воспринять все это современный школьник.
И это он должен считать «патриотическим произведением»? Даже не спасает дело лиричный плач Ярославны — это как по Басаеву плакаться. И не спасает величественный призыв Святослава: отмстить за Игоря — ведь если бы то было правое дело, а тут — отомстить за бандита и насильника…
Получается, «Слово» — антирусское, русофобское произведение.
Принимая это во внимание, надо было бы только радоваться исследованиям Мазона и , где говорится о том, что это подделка конца 18 века. Но, увы, последние работы (в том числе ) забили последний гвоздь в гроб концепции о подделке. «Великая» поэма, позорящая русскую нацию, — подлинник. Это можно считать доказанным… За что боролись, на то и напоролись.
О.Сулейменов в раскрыл глаза на то, что мы боялись сами себе сказать — князь Игорь по современным меркам просто изверг… Не за это ли книга Сулейменова была запрещена, что он наступил на больную мозоль нашего отечественного официального (+ школьного) литературоведения?!
И тут-то и возникает главный вопрос:
ПОНИМАЕМ ЛИ МЫ «СЛОВО»?
Сразу можно высыпать столько вопросов, буквально по каждой строчке, что очевидно становится — нет, не можем мы считать «Слово» понятным даже на 1 %. Красивое, полное загадок, величественных метафор, поэтичное, геиальное — но совершенно непонятное произведение.
Начнем аb ovo.
Затмение.
Речь князя Игоря:
«Братия и дружина! Лучше уж убитым быть, чем полоненым быть. Сядем, братья, на своих борзых коней, посмотрим на Синий Дон!… Хочу копье преломить в конце степи половецкой; с вами, русичи, хочу голову свою сложить, либо напиться шлемом из Дона!»
Напиться шлемом из Дона — это не пограбить вежи и не изнасиловать красных девок. Какой-то не такой тон, ведь бандиты не так говорят… Цели, как минимум, не грабительские. А так — «посмотреть на Синий Дон». Посмотреть — можно уже и назад.
Если пить воду шлемом, то его надо СНЯТЬ. Если снять, значит подставить голову под стрелы…
А ведь вот что интересно: Игорь в бою и действительно СНЯЛ шлем. Это нам известно по летописному рассказу. Зачем же он это сделал? Ведь это было опасно! Стрела, пущенная метким стрелком, элементарно могла попасть в незащищенную голову! Говорят: чтобы его узнали. В отсвечивающим золотом княжеском шлеме его и должны как раз были узнать — а так? Разве в те годы издавались газеты с фотографиями политических деятелей, что Игоря обязаны были знать в лицо? Реально Игорь мог снять шлем ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО для того, чтобы подать ЗНАК МИРА. Чтобы завершить сражение. И мчался по полю к половецким войскам Гзы, держа шлем здоровой рукой, чтобы перепутать было нельзя… Другого истолкования не находится.
Можно сказать: это же и естественно — ведь замечательный русский князь Игорь на ¾ половец (по матери, по бабке со стороны отца). Как раз именно этот князь-то и мог хотеть мира с половцами. И он — сват Кончака, ведь свадьба СОСТОЯЛАСЬ накануне! Теперь и Гза не может считаться ему врагом.
«Хочу копие преломить в конце степи половецкой».
Преломить в знак мира? И почему — в конце поля? А не в начале? Куда же Игорь шел? А — в (об этом говорится прямым текстом дальше, а также косвенно в тексте ). «Два сокола слетели с отня стола злата, поискати город «. Раньше это место трактовали как метафору, как гиперболу. Но, учитывая сказанное выше, получается — вся фраза должна пониматься так. Хочу напасть на , преломить там копье в сражении, а иначе — хоть напиться воды из Синего Дона. То есть на Синем Дону никакого сражения не предполагалось? Что же там предполагалось, если не сражение? Если не сражение, то — свадьба. Кого с кем женили? Владимира Игоревича и Свободу Кончаковну, естественно.
Иначе трудно и невозможно объяснить цель похода. Действительно: Игорь идет с небольшой сравнительно дружиной на хорошо укрепленный византийский город — не смешно ли? Нет, если предположить, что у него есть договоренность с половецким Кончаком, будущим близким родственником (коим он в конце концов и становится!), и богатые дары или плата половцам за союзничество в виде «калыма» за Кончаковну.
А есть еще предположение, что в те годы принадлежала уже половцам. Тогда можно объяснить и песни «готских дев», которые поминают Шарукана, звеня русским златом. Готские девы — они же и половецкие красные девки, — они-то и должны были стать супругами русских воинов, им-то и предназначалось приданое, и они его получили, тогда как их мужи провели с ними лишь одну-единственную брачную ночь, чтобы потом пасть в кровавой сече. С новоприобретенным приданым готские девы (настоящие готки, жившие в Тьмутаракани под властью половцев, поэтому одновременно и половчанки) поехали назад, домой… Автор «Слова» по этому поводу «злословит», что они тому были и рады, т.к. в прошлом деда Кончака Шарукана победил дед Игоря Святослав, и они «лелеют месть»…
Вот что читаем у А.Л. Никитина:
«Загадочная сшибка на берегу Сюурлия предстает реалистической картиной обычного «умыкания» невесты: с инсценировкой боя, со скачками за невестой и ее подружками (кстати, тоже невестами!), с «грабежом» приданого и с последующим свадебным пиром, который в первый день совершался обязательно без родителей невесты. Последние должны были появиться только на следующий день, когда невеста стала уже женой похитителя, чтобы потребовать калым за «бесчестие»».
Кончак и появился через день. Но в тот день на поле возле реки шла другая уже «свадьба». Та, на которой сватов поили кровью русские воины. Очевидно, свадебное торжество, начатое в «пяток», на следующее утро было прервано нежданным появлением войск свирепого хана Гзы, горящего чувством мести против русичей и не подчиняющегося Кончаку. «Зачем земля дрожит? Зачем река течет так мутно? Темным бором зачем покрылась степь? Нет, то не бор, то половцы идут! Со всех сторон, от Дона и от моря, рать половецкая встает, и русские полки окружены…Загородили бесы поле и кричат, а русские щитами красными в ответ прегородили поле…».
Как бывало перед началом рукопашной, небо покрылось тучей стрел. Одна попала в руку князю Игорю… Вот тут-то и попытался Игорь, наверно, невзирая на рану, остановить кровопролитие, выехав на середину поля боя, сняв золоченый шлем. И был схвачен воинами Гзы. «Тут вина не хватило кровавого, чтобы кончить сей свадебный пир. Хоть сватов напоили русичи, но и сами за землю, за русскую полегли они все, как один».
Нет! Видимо, все было совсем не так, как рассказывают школьные учебники литературы…
«Слово» пронизано мотивами свадьбы. Нам это сейчас хорошо известно после работ американца Р. Манна — великое ему спасибо за восстановление нашей национальной чести, — блестящего историка Андрея Никитина, а также литературоведа Николая Переяслова.
Следующие примеры — из книги последнего «Нерасшифрованные послания».
Сначала о названии: «Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святослава, внука Ольгова»
Есть старинная песня-игра «А мы просо сеяли, сеяли…»:
— Не надо нам тысячу, тысячу.
— А что же вам надобно, надобно?
— Нам надобно девицу, девицу…
Игра завершалась переходом девицы из одной партии вдругую:
— А у нас в ПОЛКУ убыло, убыло.
— А у нас в ПОЛКУ прибыло, прибыло…
Итак, слово «полк» в древнерусском языке обозначало не только «рать», «поход», но и дружки жениха, «свадебный поезд». М. Забелин приводит слова другой древней песни:
«Отец родимый! Мать родимая! У нас князь молодой, ясный сокол со всем ПОЛКОМ, со всем поездом…»
Добавление «…о полку Игореве, Игоря, сына Святослава, внука Ольгова» может быть объяснено традицией перечисления родителей при величании супруга:
1.
Ах, кто у нас умен,
Кто у нас разумен?
Как Иван-то умен,
Максимыч разумен…
2.
Долго, долго Василий не едет,
Долго, долго Григорьевич не едет…
3.
Она выбрала себе жениха,
Она честного и речистого,
Она белого и разумного,
Чернобрового, черноглазого,
Да Михайлу Ефремовича,
Али ой ли! Ефремовича…
Мой комментарий: древний читатель (или слушатель) мог воспринять название поэмы, скорее всего, как своеобразную метафору, намек на «свадебный поход» Игоря Святославича, желавшего взять в жены саму половецкую землю (а не только сына женить). Метафора, имеющая продолжения в тексте, в том числе: «Сватов напоили, но и сами полегли» (смерть здесь метафорически связывается со свадебным опьянением). Так же, скорее всего, нужно понимать и фразу, что Игорю «спалило ум по хоти», то есть по Половецкой земле…
А вот другие ПАРАЛЛЕЛИ, которые приводит Н. Переяслов:
Свадебная песня:
Не бывать бы ветрам, да повеяли,
Не бывать бы боярам, да понаехали,
Траву-муравушку притолочили,
Гусей-лебедей поразогнали,
Красных девушек поразослали…
«Слово»:
Не буря соколы занесе
Чрезъ поля широкая…
Свадебная песня:
Как летал, летал сокол, ладу, ладу,
Сокол ясный летал, ладу, ладу,
Искал стадо лебедей, ладу, ладу,
Он нашел, нашел сокол, ладу, ладу,
Нашел стадо лебедей, ладу, ладу,
Всех лебедок пропустил, ладу, ладу,
Одное оставил, ладу, ладу…
«Слово»:
Тогда пущащеть десять соколовъ
На стадо лебедей;
Которыи дотечаше,
Та преди песь пояше…
Свадебная песня:
Во тереме, во высоком
Иван-сударь сидит.
Никто его, никто его
Не смеет будить…
«Слово»:
Высоко сидиши
На своемъ златокованномъ столе,
Подперъ горы Угорскыи
Своими железными плъки…
Свадебная песня:
Попрошу я, молодешенька,
Я у ласточки перьица,
У касатки крыльца,
Полечу я, молодешенька…
«Слово»:
Полечу, рече, зегзицею по Дунаеви…
Все «Слово» пронизано этими параллелями. Трагичная метафора кровавой свадьбы Руси и Поля. Но помимо метафоры речь шла и о реальной свадьбе: Владимира Игоревича и Свободы Кончаковны. Трактовка, что Кончак «принудил» Владимира к свадьбе? — отпадает. Свадьба была оговорена задолго до «полка»: во время плена Игорь УЖЕ НАЗВАН СВАТОМ. «Кончак поручился за СВАТА Игоря, зане бяшеть ранен». (). И если Игорь совершает в этот момент поход на территорию Кончака, то уж, наверно, не с целью грабить вежи! И вообще не с целью грабить…
А вот — описание самой ПЯТНИЦЫ («пятка»), 10 мая 1885 г. — кануна праздника, посвященного богине Майе (майские праздники), иначе называемой также Зива, Сива и Дива (не жена ли знакомого по «Слову» Дива?). Это — архаичная владычица мира, родословие которой тянется в неолит, известная еще в крито-микенской культуре под именем Ма, Великая Мать (т.е. Майя=Матерь, Богородица). Дни совершения свадеб, попрания жизнью смерти…
«…ортьмами, и япончицами, и кожухы начаша мосты мостити по болотомъ и грязевымъ местомъ, и всякыми узорочьи половецкыми».
Мосты мостити. Это — древнейший свадебный мотив. Строили праздничный мост, через который переходили молодые. Это отразилось в сказках. Переход через мост — это переход от жизни к смерти, поэтому-то и платье невесты траурного белого цвета, ведь раньше цветом смерти был не черный, а белый цвет. И, одновременно, — рождение в новом роду, роду мужа. А красный флаг и белая хоругвь, которые достались князю Игорю, — это также свадебные символы, к тому же — свадебных цветов: белого и красного, смерти и жизни.
А что же автор «Слова»? Почему же в «Слове» до всех этих деталей приходится докапываться как будто решаешь какой-то ребус? Почему бы не сказать открыто: так, мол, и так — играли свадьбу и вот, что из этого получилось. Еще можно попытаться объяснить, почему так написана — ее писал мономашич, версии же и «Слова о полку Игореве» объяснить труднее. Допустим, писал священник или глубоко верующий, да притом на основе текста «Слова». Но само-то «Слово» как объяснить?
Есть гипотеза (причем весьма убедительно подтвержденная), что автором «Слова» была Мария Васильковна, правнучка Всеслава Полоцкого, жена в.к. Святослава (все — герои «Слова»). Так это или не так, но, по всей видимости, объяснить, почему в «Слове» не говорится в явном виде открытым текстом о свадьбе, может только и исключительно предположение, что автор принадлежит к ближнему кругу Святослава и проводит именно его точку зрения.
Действительно, автор «Слова» обращается к Игорю. Он пытается внушить ему мысль о том, что Кончак не есть друг его. К примеру, то же упоминание о девах, вспоминающих Шарукана, чего стоит! Ведь Шарукан — дед Кончака, его «обиду», говорит автор «Слова», помнят даже готские девы, чего уж говорить о самом Кончаке. Акцентировать внимание слушателей на свадьбе открытым текстом автор, близкий к Святославу, не будет никогда.
Гза и Кончак всюду вместе. Едет Гза, а вослед ему едет Кончак. Кончак-то едет не за тем, за чем Гза, но это верно, что «вослед». Кончак опаздывает, Кончак еле успевает спасти, выкупить Игоря у Гзы. А для автора «Слова» это выглядит как согласованные действия Гзы и Кончака. Он словно бы хочет убедить Игоря: все эти ханы заодно. Все они — против Руси. Автор «Слова» устами Святослава в его «златом слове, со слезами смешанном», убеждает князей совместно выступить против половцев ЗА ИГОРЯ. И как, интересно, должен реагировать Игорь, если все князья выступят ему в помощь против его же новоиспеченного родича — Кончака? Вот ведь какой хитрый замысел. Поэтому совершенно нельзя было сказать лишнего слова о свадьбе. И сказано не было. Зато всем остальным: метафорами, контекстом было дано понять: свадьба — это событие совершенно очевидное, признанное. Только вот — кровавые последствия оказались у этой свадьбы…
Игорь совершает подвиг, раненый выезжает на поле, сняв шлем, — где об этом в поэме о его, Игоря, походе? Ни слова! Зато воспевается его брат — Всеволод, который не о свадьбах думает, а ради сражения забыл и об отчем столе в Чернигове (куда сесть ему обещает устами автора Святослав) и о своей хоти Глебовне, о всех ее эротических свычаях и обычаях.
Для автора «Слова» поведение Игоря — не есть подвиг. Не мириться, не родниться нужно с половцами, а драться. Сплотиться ради отпора общему врагу. «Самый страшный враг — отсутствие врага», — учил Лойола. Этот-то «имперский» мотив и понравился, видать, в свое время советской коммунистической элите. Автор велик, говорилось тогда, а сам Игорь — просто мелкий удельный князек-сепаратист. Вот ему и всыпали под первое число*.
Примечание:
*. О несовпадении литературного гения и политической «прогрессивности» как своего рода эстетической закономерности впервые написал, насколько мне известно, Гальвано делла Вольпе в своей «Критике вкуса». Наше «Слово», мне кажется, могло бы дать выдающийся итальянскому философу прекрасный иллюстративный материал.
