Итак, мы видим, что «Слово о полку Игореве» дало возможность выдвинуть принципиально новую гипотезу о культурной предыстории России. Я понимаю всю спорность кратко изложенной здесь точки зрения и отдаю себе отчет в том, что фактическими материалами, которые свидетельствовали бы в её пользу однозначно, без нужды в истолкованиях и расследованиях, она пока, увы, не подтверждена. Вместе с тем отмечу, что буду искренне рад любым вопросам внимательного и непредвзятого читателя и надеюсь удовлетворительно ответить на большую часть из них. Предвижу, например, вопрос о том, как же могло существовать христианство без письменности. Объем данного очерка не позволяет разобраться в этом подробно, но, предваряя и сам вопрос, и более развернутую реакцию на него, укажу, во-первых, на «корсунские» Евангелие и Псалтырь (которые уже вкратце упоминал в одной из предыдущих глав), а во-вторых, на «Сказание о письменах» Черноризца Храбра (конец 9-го столетия), где — правда, очень вскользь, — говорится о «докирилловском» использовании славянами «римских и греческих» письмен «без устроениа». Эти два момента дают основание предположить намного более давнее, чем было принято считать до сих пор, знакомство славян с письменностью — пусть и не на очень рафинированном уровне. Кроме того, имеется возможность этимологически осмыслить некоторые славянские термины, связанные с письмом, как достаточно древние.
Далее, могут спросить, кем же, если верна моя гипотеза, были те «волхвы», деятельность которых — подчас изуверская, — описана в ПВЛ и традиционно считается «антихристианской»… Но мы знаем и историю раскольничества, — включая ужасающие акты коллективных самосожжений, — и видим, что изуверские формы может принимать не только «языческая реакция», но иногда и отстаивание вполне «вселенской», основанной на Библии конфессии (эти акты, разумеется, не характеризуют старообрядчество в целом). А в деятельности «волхвов», если внимательно вглядеться в нее, прослеживается, пусть подчас варварски наивное, стремление как-то «обыграть» новозаветные мотивы. Те двое, что убивали женщин и «добывали» из их тел — видимо, посредством неких фокусов, — пищу (т. е., получается, «кормили» изголодавшийся народ), «извлекали», наряду с медом (устойчивый образ питья), хлеб и РЫБУ. Эта последняя, в отличие от былинной «белой лебеди», вовсе не является народной репрезентацией «кушанья», а четко ассоциируется с двумя евангельскими «насыщениями» множества собравшихся несколькими хлебами и РЫБКАМИ… Если же вспомнить волхва, изрекавшего пророчества в 1071-ом году в Киеве, то его слова о том, что Русская земля станет на место Греческой и наоборот, вызывают в воображении апокалиптические «новое небо и новую землю»…
Это примеры возможных вопросов и «схематических» ответов на них. Правда, заранее признаюсь, что неясности, конечно же, остаются. И остается крайняя скудость дошедших до нас материалов о русской предыстории. Но это, по-моему, еще отдельная проблема, и из неё всё-таки не следует однозначно и безапелляционно — как довольно часто делается, — выводить отсутствие сколько-нибудь значительного культурного прошлого.
Такой вывод был бы поспешен хотя бы потому, что, к счастью, уцелело «Слово». Сама возможность написания такой поэмы уже в 12-ом веке говорит о существовании сравнительно высокой и утонченной культуры в течение как минимум нескольких веков до того. И гипотеза о сильно фольклоризованном и содержавшем языческие пережитки, но очень древнем христианстве вполне согласуется с этой мыслью.
