Анализ особенностей развития военного дела в Польше и Литве в позднем Средневековье показывает, что Речь Посполитая безусловно, но с небольшим запозданием против ведущих держав Западной Европы вступила на первый этап военной революции и успешно продвигалась по пути накопления количественных изменений в военном деле и создания усовершенствованной с учетом последних новинок тактики и военных технологий традиционной военной машины. Еще раз подчеркнем, что по нашему мнению, преобладание в структуре польско-литовской армии того времени конницы вовсе не означало серьезного отставания Речи Посполитой от, к примеру, Франции или Испании. Польско-литовская военная элита подходила к восприятию западноевропейского военного опыта весьма избирательно, с учетом местных реалий, характера ТВД и потенциального противника и в итоге заложила основы собственной, весьма оригинальной модели развития военной революции. Однако при всех успехах, достигнутых поляками в усвоении и применении на практике последних военных новинок из Западной Европы, не стоит забывать о том, что большую часть 1-й половины XVI в. Польша вела боевые действия, как бы сейчас сказали, «малой интенсивности». Наиболее опасным ее противником были крымские и буджакские татары, регулярно совершавшие набеги на южные области Польского королевства. Серьезных войн, требовавших значительных усилий и затрат, корона (в отличие от Литвы) после 1522 г. и вплоть до середины XVI в. не вела и проверить действенность созданной военной машины в большой войне не было возможности. Польская знать и шляхта не видели необходимости что-либо серьезно изменять и далее накачивать военные мускулы. Нужна была хорошая «встряска», мощный толчок, который подвиг бы правящую элиту Польши и Литвы государства к переменам, в том числе и в военной сфере.
Эта встряска пришлась на середину XVI в. Ситуация вокруг польско-литовского государства, в особенности Великого княжества Литовского, резко обострилась. Молодой и честолюбивый московский государь Иван IV возложил на себя царский венец и недвусмысленно заявил о своих претензиях на гегемонию в Восточной Европе, а для начала попытался закрепиться на берегах Балтики, в Ливонии. В Крыму к власти пришел не менее честолюбивый хан Девлет-Гирей I. Несмотря на заключенный мир с Османской империей, турецкая угроза не сходила с горизонта, и пусть сам Сулейман I не собирался втограться в пределы польско-литовского государства, однако его вассалы волошский воевода Стефаница и его брат Ильяш, белгородский санджакбей, были не прочь отомстить за обертынскую неудачу и пограбить владения Сигизмунда II. Дипломатические попытки разрядить неблагоприятную ситуацию, не допустить возникновения большой войны не имели успеха, особенно в отношении с Россией. Сигизмунд и паны-рада Великого княжества Литовского категорически отказывались признать за Иваном царский титул, что не могло не вызвать сильнейшего неудовольствия в Москве. Война была неизбежна, и она не заставила себя долго ждать. В 1558 г. посланные Иваном IV войска втоглись в Ливонию и подвергли ее опустошению. Началась Ливонская война, в свою очередь, вызвавшая 1-ю Северную войну 1563-1570 гг. Эти войны привели не только к перекройке карты Восточной и Северо-Восточной Европы, но и к серьезным переменам в устройстве вооруженных сил польско-литовского государства.
Осложнившаяся международная обстановка вынудила Сигизмунда II и его правительство обратиться к усилению обороноспособности как Польского королевства, так и Великого княжества Литовского перед лицом надвигающейся большой войны. На первых порах король и великий князь попытался разрешить возникшую проблему в рамках существующих законов и конституции. Сигизмунд, как отмечал М.К. Любавский, «…старался использовать лишь традиционные средства, предоставлявшиеся ему конституциею государства, т.е. установившимися отношениями между ним и землевладельцами великого княжества (и короны — )… Эта конституция парализовала всякий сколько-нибудь широкий размах творческой деятельности господаря…». Однако тяжелая и изнурительная война, истощавшая силы Великого княжества Литовского, с одной стороны, еще раз наглядно показала неэффективность посполитого рушения, с другой стороны, прежняя организация наемных войск, успешно функционировавшая в ходе прежних конфликтов «малой интенсивности», явно не годилась в новых условиях.
Панцерный товарищ. Нач. XVII в.
Ход боевых действий в начальный период Ливонской войны наглядно продемонстрировал, что обычное литовское войско на фоне московского недостаточно боеспособно, чтобы одолеть русское войско, усовершенствованное Иваном IV и его советниками. Создается впечатление, что Сигизмунд II понимал это и потому делал ставку не на решение исхода войны в полевом сражении, а на дипломатические маневры и на использование противоречий между Иваном и его боярами, ратовавшими за продолжение войны с татарами, а не с соседним христианским, более чем наполовину православным государством. В известной степени ему это удалось, и Литва получила некоторую передышку. Она была использована для завершения объединительного процесса Польского королевства и Великого княжества Литовского в единое государство — Речь Посполитую, и проведения серьезных преобразований в военной сфере.
На первых порах перемены затронули, как и прежде, Польшу. Вначале это выразилось в преобразовании «оброны поточной» в «кварцяное войско» (wojsko kwarciane) в 1563 г. Собравшийся в ноябре 1562 г. в Пиотркуве сейм утвердил предложение Сигизмунда II, обеспокоенного снижением дисциплины и, как следствие этого, боеспособности наемных войск из-за нерегулярных выплат жалования, выделить на содержание постоянной наемной армии ¼ часть доходов с королевских имений. На первых порах размеры выделенных средств на содержание постоянного компонента польских вооружены сил были невелики — армейская казна, хранившаяся в Раве Мазовецкой, насчитывала всего лишь 90-100 тыс. злотых, чего хватало на содержание не более 3- тыс. контингента конницы и 1 тыс. пехоты. Но даже и эта цифра не выдерживалась, о чем свидетельствуют данные таблицы 3. Окончательно новая система содержания постоянной армии утвердилась в 1569 г., и поскольку в этом же году была заключена Люблинская уния, установившая окончательно единство Литвы и Польши, вскоре после этого кварцяное войско было учреждено и на территории Великого княжества Литовского.
Таблица 3.Численность коронного кварцяного войска в конце XVI — начале XVII вв. (без учета реестровых козаков).
Конечно, в том виде, в каком возникло кварцяное войско, оно еще не могло считаться полноценной постоянной армией, но, как отмечал Р. Фрост, оно могло послужить костяком для ее развертывания в случае необходимости. Кроме того, необходимо помнить еще и о том, что в Западной Европе на то время постоянных армий практически не существовало. Та же Испания, к примеру, обзаведется ею позднее, лишь к началу 70-х гг. XVI в., и то де-факто. Во Франции королевская армия в сер. 60-х гг. XVI в. была ненамного больше по численности, учитывая разницу в ресурсах и размерах властных полномочий, которыми обладали короли Франции и Речи Посполитой на то время. В 1566 г. она насчитывала 91 роту жандармов с 7650 чел. и 5804 чел. пехотинцев, разбросанных по гарнизонам крепостей, не считая немногочисленной королевской гвардии. Из ближайших соседей небольшую постоянную армию имел лишь Иван IV, московский государь и только турецкий султан Сулейман I обладал по настоящему моногочисленной и отлично вымуштрованной постоянной армией — корпусом капыкулу (о нем речь пойдет ниже). Так что можно утверждать, что в этом вопросе Речь Посполитая была если и не первой, то, во всяком случае, шла в первых рядах.
 |
|
Король Речи Посполитой |
Следующий серьезные шаги были предприняты в конце 70-х — начале 80-х гг. XVI в. Стремление выиграть затянувшуюся войну способствовало новому витку перемен, который оказался связан с деятельностью избранного в 1576 г. на трон Речи Посполитой трансильванского воеводы Стефана (Иштвана) Батория. Его меры по повышению боеспособности войска Речи Посполитой привели к созданию отменной по своим качествам военной машины, успешно сражавшейся с самыми разнообразными противниками, от шведов и имперцев до русских, турок и татар и обеспечившей в конечном итоге более чем полувековое политическое и военное преобладание Речи Посполитой в Восточной Европе.
Учитывая особенности польско-литовской военной традиции, характер наиболее вероятных противников и соответствующих ТВД, Баторий по прежнему делал ставку на развитие конницы. Однако она подверглась серьезным изменения. Уловив тенденцию постепенного разделения конницы на тяжелую и легкую, он предпринял успешную попытку упорядочить и урегулировать этот процесс. Примечательно, что новый польский король и его советники решили усилить ударный потенциал польско-литовской конницы за счет унификации состава конных хоругвей и их специализации. Конница была окончательно разделена на легкую и тяжелую, и разные ее виды были разведены по однотипных хоругвям. Пожалуй, едва ли не самый примечательный шаг в ходе реформы конницы Речи Посполитой — это создание 2-й, «тяжелой», генерации польско-литовской гусарии, тех самых «крылатых гусар», хорошо известных по историческим, художественным и литературным произведениям. 23 июня 1576 г. вышел королевский универсал, выделивший гусарию в отдельный род тяжелой конницы. Теперь гусары предназначались практически исключительно для таранных атак в сомкнутых боевых порядках на больших аллюрах. Этим они резко отличались как от современной им европейской кавалерии, все больше и больше склонявшейся к ведению дистанционного боя с использованием огнестрельного оружия, так и от московской, татарской и турецкой конницы, по-прежнему отдававшей предпочтение луку и дротику перед всеми остальными видами огнестрельного и «белого» оружия.
Польские гусары в 1604 г.
В соответствии с изменившимися тактическими задачами новая гусария получила более или менее стандартизированный комплект доспехов и набор древкового, клинкового и огнестрельного оружия. Хорошо защищенные доспехами и вооруженные длинным копьем-древом, новые гусары представляли грозную силу на поле боя, которой с трудом противостояли даже немецкие ландскнехты, не говоря уже о легкой московской, татарской или турецкой коннице, не любившей рукопашного боя.
С выделением гусарии была упорядочена и служба легкой конницы, сведенной в «казацкие» (преимущественно коронные) и «пятигорские» (главным образом литовские) хоругви и отличавшиеся от гусар облегченным защитным и стрелковым вооружением. При этом, что характерно, на первых порах как количество гусарских хоругвей, так и численность их личного состава составляли большинство новой польской конницы. При Батории они составляли до 85-90 % конных хоругвей, тогда как легкие казацкие и пятигорские — около 10 %, а в 1600-1605 гг. — 60-70 % К примеру, в ливонской кампании 1601 г. польско-литовская армия на 3500 гусар имела 1270 казаков и пятигорцев и 500 чел. прочей конницы, в июле 1609 г. в начале Смоленского похода коронная армия располагала 14 гусарскими хоругвями с 2030 конями против 6 легких хоругвей с 600 конями; в 1610 г. под Клушино на 5556 гусар приходилось 1000 казаков и пятигорцев. Однако вскоре после этого начался постепенный процесс сокращения численности гусарии. Так, в ноябре 1612 г. под Вязьмой гетман Я. Ходкевич имел 13 хоругвей (1244 коня), в т.ч. 7 гусарских с 662 конями и 4 легких (450 коней). Впоследствии численность гусарии сократилась до 40 % и на этом процесс не остановился.
Польские гусары в сражении под Клушино в 1610 г.
Причина снижения удельного веса гусарии была вполне очевидна — до поры до времени посполитое рушение худо-бедно заменяло собой недостаток легкой конницы, но после завершения Ливонской войны ему на смену окончательно пришли наемные легкие хоругви, отличавшиеся большей боеспособностью. Кроме того, как отмечали польские историки Т. Новак и Й. Виммер, «…гусария была отборным родом войск, не терпевшим импровизации. Ее создание требовало долгого обучения, доведения навыка владения военным ремеслом до уровня рефлекса». Успешные действия гусар зависели во многом от слаженных действий всех гусар хоругви, их умения маневрировать на поле боя как одно целое, от способности хоругви атаковать в сомкнутом строю и в случае необходимости быстро перестраиваться и снова атаковать. Вдобавок ко всему весьма недешевой была амуниция и оружие гусар, а также гусарские кони — от состояния коней напрямую зависела боеспособность гусарской хоругви. Наконец, гусары были слишком узкоспециализированным родом конницы, тогда как легкие хоругви более универсальным. Однако, несмотря ни на что, гусария все равно сохранила за собой роль главной ударной силы армии Речи Посполитой, ее символа.
Попытался Баторий, хотя и с меньшим успехом, преобразовать и польскую пехоту. Папский дипломат И. Руджиери в конце 60-х гг. XVI в. писал в Рим папе Пию V, что основа польско-литовской армии — это конница, тогда как пехота, набранная из «хлопов» (очевидно, Руджиери имел в виду драбов посполитого рушения), плохо оплачивается, весьма немногочисленна и в целом пригодна только для несения обозной или гарнизонной службы. Так или иначе, но для большой войны нужна была пехота, способная не только поддерживать действия конницы на поле боя, но и вести осадные работы, штурмовать стены и валы неприятельских крепостей (а их у османов и русских было немало). Поэтому, готовясь к наступлению на Россию и, в перспективе, к войне с турками, Баторий попробовал упорядочить службу польско-литовской пехоты. Малобоеспособных прежних драбов он попытался заменить иной пехотой, более подготовленной и лучше снаряженной. По предложению короля сейм 1578 г. утвердил создание в коронных землях т.н. «пехоты выбранецкой» (piechota wybraniecka, выборная пехота — налицо аналогия со стрельцами Ивана Грозного. Они также на первых порах отличались от земских пищальников своим статусом отборной, «выборной» пехоты). Каждые 20 лан должны был выставить в случае необходимости для хоругви своего воеводства 1 пехотинца, полностью вооруженного и экипированного. Записанные в «выбранецкую пехоту» рекруты освобождались от повинностей и налогов и должны были проходить в течение года 3-месячные военные сборы. В 1595 г. набор выбранецкой пехоты был распространен и на Великое княжество Литовское. Правда, численность ее никогда не была велика. Теоретически, коронные земли могли выставить до 3 тыс. пехотинцев, а литовские — до 1 тыс., но на практике этих цифр достичь практически никогда не удавалось. Да и боеспособность выбранецкой пехоты, как показал опыт ее применения, оказалась далекой от желаемой, почему она довольно быстро стала использоваться для гарнизонной службы и выполнения всякого рода «грязной» работы — рытья траншей, ремонта дорог и т.д., и т.п.
Польская пехота. Нач. XVII в.
Естественно, что, ощущая нехватку хорошей пехоты, Стефан Баторий попытался, и не без успеха, компенсировать недостаток национальной пехоты наймом в более широких, нежели ранее, масштабах, иностранных наемников, в особенности немцев и венгров. Причем, что характерно, наемники нанимались теперь целыми «региментами» — полками в несколько сот или даже тысяч чел. в каждом. Наемников можно было встретить и в коннице, и в пехоте, но, подчеркнем это еще раз, больше все-таки в последней. Причина была вполне очевидна. На сейме 1579 г., оправдываясь перед депутатами-послами за использование иностранных наемников во время войны с Иваном Грозным, король отвечал следующим образом: «Побуждаемый крайностью, пользовался он во время этой войны услугами иноземных войск, потому что королевство, имея хорошую конницу, которая может не только поравняться с другими государствами, но даже превзойти их, не располагает достаточной пехотой (выделено нами — )…».
Пикинер. Конец XVI — нач. XVII вв. Гравюра
1-й немецкий пеший регимент численностью в 600 солдат был набран в 1576 г. В дальнейшем эта практика получила широкое распространение, несмотря на то, что, как отмечал польский историк М. Плевшиньский, наемная армия негативно воспринималась основной массой шляхты и аристократии. Они видели в ней, и не без оснований, средство усиления королевской власти и насаждения абсолютизма, и отнюдь не случайно во 2-й половине XVI в. в шляхетской среде распространяется испанофобия (Испания Филиппа II для шляхты и магнатерии стала символом тирании и произвола — ). К тому же услуги наемной иностранной пехоты обходились польской казне чрезвычайно дорого, а без своевременной оплаты наемники воевали вяло и неохотно. Однако обойтись без набора иностранных наемников было невозможно хотя бы потому, что без пехоты вести полномасштабную войну было невозможно, а собственно польско-литовская пехота уступала по своим качествам наемной немецкой. Не случайно венгерский аристократ Габор Бетлен в 1621 г. писал крымскому хану Джанибек-Гирею II, что у поляков хороша только конница, тогда как собственная их пехота плоха и в ней они целиком и полностью зависят от императора.
Мушкетер. Конец XVI — нач. XVII вв. Гравюра
Стремясь получить достаточно боеспособные и в то же время независимые от позиции сейма воинские контингенты, Баторий продолжил начатую еще Сигизмундом II практику привлечения к службе короне украинских козаков. Впервые 300 конных козаков были приняты на королевскую службу коронным гетманом Ю. Язловецким еще в сентябре 1571 г., однако после 3-летнего существования отряд был распущен, так как платить обещанное жалование было нечем. Баторий решил восстановить эту практику и здесь попытался придать козакам более или менее правильную организацию, введя их службу в определенные рамки. В 1578 г. по поручению короля князь М. Вишневецкий сформировал первый козацкий полк в 500 чел. (и еще 30 козаков составили почт поручика). По завершению Ливонской войны и этот отряд был также распущен, однако Баторий не оставил надежды использовать низовых козаков в интересах короны, тем более что из-за козачьих набегов постоянно возникали трения между Речью Посполитой, Крымом и Турцией. Примерно в 1583 г. король попытался реформировать низовое войско. «Сущность этой реформы, — писал украинский историк Д.И. Яворницкий, — состояла в том, что король ввел на Украйне так называемый реестровый список и в этот список приказал внести лишь 6000 человек козаков; за этими шестью тысячами правительство только и признавало право на существование козаков как свободного сословия…. Внесенные в реестр 6000 чел. разделились на шесть полков…; каждый полк подразделялся на сотни, сотни на околицы, околицы на роты… Все реестровым козакам определено было жалованье деньгами и сукнами; им были выданы особые войсковые клейноты (бунчук, булаву, войсковую печать и знамя — )…». Начальство над козаками было возложено на коронного «козацкого старшого», которого козаки именовали гетманом, полковых же полковников, сотников и асаулов козаки выбирали себе сами. Резиденцией гетмана был определен г. Трахтемиров, где находился постоянный гарнизон в 600 козаков и, кроме того, еще несколько сот козаков должны были нести постоянный караул за днепровскими порогами.
Польская и козацкая конница. Гравюра XVII в.
Несмотря на сохранившиеся трения между козацкой старшиной и рядовым козачеством и коронными властями, Баторий и его преемник Сигизмунд III смогли в определенной степени «приручить» непокорное и своевольное низовое, запорожское козачество и поставить его на службу короне. Это было тем более важно, что козацкая конница и в особенности пехота, вооруженная огнестрельным оружием и длинными пиками-списами, по отзывам современников, отличались высокой боеспособностью.
 |
|
Гетман Ян Замойский |
Так, Г. де Боплан писал, что козаки «… чрезвычайно крепкого телосложения, легко переносят холод и зной, голод и жажду; неутомимы на войне, мужественны, смелы и часто столь дерзки, что не дорожат своею жизнью. Больше всего они обнаруживают ловкости и стойкости в сражении, когда находятся в таборе, т. е. под прикрытием возов (ибо они очень метко стреляют из ружей, которые составляют их обычное оружие), и при обороне укреплений; недурны они и на море, но верхом на лошадях они не настолько искусны. Мне случалось видеть, как только 200 польских всадников обращали в бегство 2000 человек из их лучшего войска; правда и то, что под прикрытием табора сотня казаков не побоится 1000 поляков и даже большего количества татар, и если бы они были также искусны в кавалерии, как в пехоте, то, я думаю, могли бы считаться непобедимыми…».
Таким образом, в результате «нового курса» в сфере военного строительства польско-литовская армия при Батории и его преемниках приобрела практически завершенный вид. В Речи Посполитой во 2-й половине XV — XVI вв. военное дело, как и во всех остальных странах, вовлеченных в водоворот военной революции, развивалось по одной и той ж схеме. На 1-м этапе традиционная модель развития вооруженных сил подвергалась корректировке и совершенствованию с учетом новейших достижений военной технологии, и, прежде всего, применительно к появлению и быстрому развитию огнестрельного оружия.
 |
|
Гусарский ротмистр. Нач. XVII в. |
Процесс накопления количественных изменений неизбежно вел к созданию более совершенной и эффективной военной машины. Опыт военных кампаний, которые вели польско-литовские войска в это время показывает, что, пожалуй, на рубеже XVI/XVII вв. именно в Речи Посполитой удалось разработать модель организации армии, в наибольшей степени соответствующей условиям восточно-европейского ТВД.
В результате предпринятых в конце правления Сигизмунда II и при Стефане Батории мер армия Речи Посполитой приняла вид, в котором она просуществует вплоть до начала 30-х гг. XVII в., когда король Владислав IV попытался подвергнуть вооруженные силы польско-литовского государства новым преобразованиям. В это время, в период своего наивысшего подъема, армия шляхетской республики включала в себя, если не считать реестрового козачества, два основных компонента. Первый и наиболее боеспособный из них — это наемные постоянные войска (wojsko zaciezne), которые можно считать регулярными. Этой армии, содержавшееся за счет доходов с королевских владений (отсюда и его второе название — кварцяное войско) противостояло традиционное феодальное ополчение — посполитое рушение, генеральное или воеводское. К началу XVII в. оно практически утратило прежнее значение и, как отмечали авторы коллективных очерков по истории вооруженных сил Речи Посполитой, все чаще созывалось не для войны с внешним врагом, а для защиты «золотых шляхетских вольностей». Помимо этих двух компонентов необходимо брать в расчет и такой пережиток Средневековья, как частные армии — королевскую гвардию и надворные команды магнатов. На время войны эти воинские контингенты дополнялись иностранными наемниками, условия найма и службы которых определял сейм, национальной выбранецкой пехотой, милицией городов, отрядами добровольцев, готовых служить ради добычи, отмобилизованным реестровым козачеством.
Гусар. Нач. XVII в.
Хотя в этой армии конница и сохраняла господствующее положение, тем не менее, она стала более сбалансированной по структуре. Так, если в ходе молдавской кампании 1531 г. коронный гетман Я. Тарновский на 4452 чел. конницы имел 1167 чел. пехоты, т.е. соотношение составляло почти 1 к 4 в пользу конницы, то в июне 1579 г. в армии Стефана Батория на 29741 чел. конницы приходилось 11973 чел. пехоты, т.е. 1 к 2,5 в пользу конницы, а годом позже в армии из 48399 чел. конница составляла 34475 чел., а остальное пехота — соотношение сохранилось практически тем же, 1 к 2,5. Изменение соотношения пехоты и конницы в последующие годы наглядно демонстрируют данные следующей диаграммы:
 |
|
Польский гайдук. Нач. XVII в. |
В реформированной Баторием польско-литовской армии вооруженная в значительной степени огнестрельным оружием пехота и артиллерия играла большую, чем ранее, роль. И если в 1-й половине XVI в. пехота, как правило, занимала позиции в обозе или вагенбурге и редко когда выходила в поле, то теперь в «старом уряженье» пехота выстраивалась в 1-й линии в промежутках между конными хоругвями. Секрет успехов польско-литовских войск заключался теперь в отработанной польско-литовскими военачальниками эффективной тактике тесного взаимодействия пехоты, артиллерии, тяжелой и легкой конницы. Умело совместив лучшие элементы европейской и восточной традиций, гетманы Речи Посполитой сформулировали своего рода рецепт непобедимости. Пехота и артиллерия своим огнем «размягчала», подготавливала сокрушительную атаку блестящей гусарии, устоять против таранного удара которой не могли ни татарские и московские всадники, ни шведские или имперские рейтары и пехотинцы. Опрокинутый гусарами неприятель добивался легкими казацкими, татарскими и пятигорскими хоругвями, которые к тому успешно несли разведывательную и охранную службу и опустошали владения неприятеля своими рейдами.
 |
|
Гетман Станислав Жолкевский |
Противостоять такой армии на поле боя, в открытом поле было крайне сложно, и опыт сражений на рубеже XVI/XVII вв. только подтверждал это. Один только впечатляющий перечень побед казалось, красноречивее всего свидетельствовал о превосходстве польско-литовской военной машины над потенциальными неприятелями: 1588 г. — сражение под Бычиной, великий гетман Я. Замойский наголову разгромил соперника Сигизмунда Вазы в борьбе за польский трон эрцгерцога Максимилиана Габсбурга; 1595 г. — гетман Я. Замойский нанес сокрушительной поражение турецко-татарскому войску под Цецорой в Молдавии; в ходе Инфлянтской войны 1600-1611 гг. шведы были разбиты под Книпгаузеном в 1601 г., Вейссенштейном в 1604 г. и Кирхгольмом в 1605 г.; 1610 г. — гетман С. Жолкевский нанес поражение московской рати; 1621 г. — победа над турками и татарами под Хотином; 1624 г. — разгром татар под Мартыновым.
В. Коссак. Атака гусар под Кирхольмом
Количественное превосходство противника не имело значения, ибо на стороне польско-литовских войск было преимущество тактическое и качественное. В самом деле, сильной стороной новой польско-литовской армии был ее именно неудержимый натиск — противостоять блестящей польской коннице, в особенности знаменитым «крылатым гусарам», в то время было практически невозможно. Ни легкая московская, татарская или турецкая конница, уклонявшаяся от ближнего боя, ни западноевропейские рейтары и кирасиры, пусть и закованные в доспехи и оснащенные огнестрельным оружием, но также использовавшие прежде всего огневую, оборонительную по сути тактику, не выдерживали этого натиска. Тоже можно сказать и о пехоте. Качества пехотного огнестрельного оружия той эпохи не давали ей сколько-нибудь значимых шансов выстоять в поле против польско-литовской конницы. Как отмечал Р. Фрост, «…мушкетеры и пикинеры были, несмотря ни на что, уязвимы для конницы, атакующей с длинным копьем и саблей наголо. Дистанция эффективного мушкетного огня была слишком мала, чтобы мушкетеры могли сделать один или два залпе прежде, чем кавалерия, атакующая галопом, врубалась в пехоту. Польско-литовская конница атаковала волнами, и даже если первый залп мушкетеров оказывался эффективным, останавливая атаку первой волны, последующие линии успевали нанести удар прежде, чем пехота успевала перестроиться для производства нового залпа. Контрмарш как средство поддержания непрерывной пальбы, когда отстрелявшаяся шеренга пехоты уходила в тыл для перезарядки ружей, был эффективен против малоподвижной пехоты или же кавалерии, применявшей караколе — маневр, который был основным для западноевропейской кавалерии того времени…, не обеспечивал защиты против гусар…». А ведь западноевропейские мушкетеры действовали в тесной связке с пикинерами, своего рода подвижным редутом, за которым они могли укрыться от атакующей конницы, турецкие же янычары и московские стрельцы были лишены такого прикрытия, а построить на поле фортификационные сооружения не всегда было возможно.
Взятие Полоцка в 1579 г. Гравюра
Вместе с тем на фоне этих побед оказались незамеченными признаки грядущего кризиса. Осада Пскова в 1581 г. завершилась неудачей — войско Стефана Батория так и не смогло взять его. Смоленск, осажденный армией Сигизмунда III в 1609 г., прежде чем пасть, продержался почти 2 года. Гетман С. Жолкевский, разгромив войско султана Османа II под Яссами в сентябре 1620 г., в декабре того же года был разбит турками под Цецорой и погиб почти со всей своей армией. В ходе русской Смуты воевода М.В. Скопин-Шуйский при помощи голландских наемников-инструкторов не без успеха попытался применить голландский военный опыт в борьбе со сторонниками Лжедмитрия II. Наконец, несмотря на победу, которую одержал гетман С. Жолкевский под Клушино, тем не менее наемная немецкая пехота сумела удержаться на поле боя несколько часов, и польская конница ничего не смогла с нею сделать. Как правило, все эти неудачи так или иначе были связаны с нехваткой в рядах армии Речи Посполитой хорошо обученной и дисциплинированной пехоты, способной оказывать действенную огневую поддержку собственной блестящей коннице. Именно в этом и заключался главный недостаток «старого польского уряжения». Создание отличной конницы не было дополнено в ходе реформ Стефана Батория созданием столь же отличной пехоты. Пехота как коронной, так и литовской армии на рубеже XVI/XVII вв. продолжала играть, как уже было отмечено выше, вспомогательную роль. Лучше всего это демонстрирует пример сражения при Кирхгольме, где убедительная победа была одержана исключительно силами конницы. Пехота же Ходкевича вообще не участвовала в сражении, оставшись в польском Вагенбурге.
П. Снайерс. Битва при Кирхгольме
Подводя итоги развития военного дела в Речи Посполитой во 2-й половине XV — начале XVII в., можно уверенно говорить, что основные признаки 1-го этапа военной революции здесь были налицо. Так же, как и в Западной Европе (хотя, быть может, и не настолько отчетливо), прослеживается рост численности выставляемых в случае войны армий (см. график 1); огнестрельное оружие прочно занимает место в военной практике и хотя «белое» оружие остается в чести, тем не менее, без применения артиллерии и ручного огнестрельного оружия польско-литовские военачальники уже не мыслят действий своих войск на поле боя; в организации и структуре вооруженных сил просматривается стремление максимально использовать имеющиеся ресурсы и возможности и вместе с тем хорошо видно тенденция к дальнейшей профессионализации, специализации и унификации частей и подразделений. Необходимо также отметить и появление в составе вооруженных сил Речи Посполитой и зародыша будущей постоянной, регулярной армии — «оброны поточной», «заставы волынской» и «кварцяного войска».
Гетман Ян Кароль Ходкевич
Постоянно контактируя с Западной Европой, поляки и литовцы успешно осваивали не только европейскую военную, практику, но и проявляли большой интерес к теории. Характерный пример — во время псковского похода 1581 г. один из немецких наемников преподнес в подарок Стефану Баторию ряд книг по военной теории, в т.ч. труд «De re militari», «редкие книги, которыми король остался чрезвычайно доволен; купить их нигде невозможно… Все относящееся к войне можно там найти, и сегодня даже, при обсуждении военных действий, эта книга служила руководством; согласно ей нашли много совершенно ненужных вещей, которые только обременяли армию…». В библиотеке Сигизмунда II имелся целый ряд европейских военных трактатов, а в начале XVII в. появились и первые собственно польские военные сочинения. Т.о., налицо наметившийся переход к превращению военного дела из ремесла, искусства, постигаемого на практике, к науке, изучаемой в теории и закрепляемой практикой.
Осада Смоленска поляками в Смутное время. Гравюра
Не остались поляки в стороне и от повального европейского увлечения trace italienne. Первым использовал принципы новой фортификационной системы Гданьск, модернизировавший свои оборонительные сооружения между 1489 и началом 20-х гг. XVI в., а затем влиятельные польско-литовские магнаты возвели или перестроили свои резиденции и «столицы» в новом духе. Такими крепостями стали, к примеру, Замостье (1579-1619), Несвиж (1583), Олицы (около 1600), Биржи (начало XVII в.) и целый ряд других.
График 1
Т.о., возникшая в конце XVI — начале XVII вв. на почве синтеза новейших достижений европейской военной науки и техники и польско-литовских военных традиций новая военная машина в целом соответствовала требованиям 1-го этапа военной революции. Она довольно быстро показала свои достоинства и положительные черты в войнах с самыми разнообразными противниками, исповедовавшими как европейскую, так и восточную военные традиции. По существу, на начало XVII в. для Восточной Европы (и, возможно, не только для нее) эта военная машина являлась на наш взгляд, практически оптимальной. Конечно, она, как и всякий компромисс, не была лишена недостатков. Разработанная Баторием и его советниками система была все-таки по своей сути доведенной до логического завершения средневековой и в значительной степени исчерпала резервы дальнейшего развития. Она была «заточена» для ведения наступательной войны, войны в поле и в известной степени «малой», партизанской войны и в то же время недостаточно эффективна для других форм и методов ведения боевых действий.
Нельзя сказать, что в Речи Посполитой этого не понимали. Преимущества регулярной армии Нового времени, хорошо обученной, единообразно вооруженной и вымуштрованной, и вызванной к жизни широким распространением огнестрельного оружия линейной тактики в Польше и Литве осознавались. Потому вовсе не случайными были изменения в структуре вооруженных сил, которые можно наблюдать в 1-й четверти XVII в. после первого знакомства поляков и литовцев с голландской тактикой. Прекрасно понимая все значение огня, польско-литовские военачальники стремились усилить огневую мощь своей конницы, сохранив при этом ее подвижность и маневренность. Этим объясняется появление конных подразделений, вооруженных огнестрельным оружием, призванных обеспечивать действия обычных конных хоругвей, и рост их численности. К ним можно отнести конных аркебузиров и рейтар, а также появившихся в 1617 г. в Литве, а затем годом позже и в короне драгун.
Одним словом, в 1-й четверти XVII в. наметилась тенденция по дальнейшему совершенствованию польско-литовской военной машины в направлении дальнейшего роста значения и численности пехоты и усиления элементов регулярства и постоянства в коннице, превращения ее в настоящую кавалерию Нового времени. Конечным итогом должен был стать переход ко 2-й стадии военной революции в ее классическом виде с определенными корректировками согласно местной специфики.
Король Речи Посполитой Сигизмунд III Ваза в 1590 г.
Необходимость дальнейшего совершенствования польско-литовской военной машины стала еще более очевидна после того, как поляки в ходе очередной войны со Швецией в 1617-1629 гг. с удивлением обнаружили, что перед ними не те шведы, которых они без особых проблем громили всего каких 15-20 лет тому назад. Шведы, а точнее — король Густав II Адольф, сделали правильные вывод из опыта предыдущих войн с поляками. Не имея возможности создать кавалерию, превосходящую по качествам польскую (все-таки конница — аристократический род войск, и к тому же весьма дорогостоящий, а Швецию никак нельзя назвать страной богатой и аристократической), Густав Адольф, как уже было отмечено выше, сделал ставку на пехоту и артиллерию, на всемерное наращивание огневой мощи, на дисциплину и не прогадал. Катастроф, подобной кирхгольмской, больше не повторялось. Напротив, в серии боев под Гневом с 22 августа по 12 октября 1626 г. поляки в лучшем случае оттесняли шведов на исходные позиции, но те отходили в полном порядке, отражая бурные атаки польско-литовской конницы сосредоточенным огнем мушкетеров. В «правильном» же полевом сражении в мае 1627 г. под Тчевом (Диршау) польские гусары и казаки гетмана С. Конецпольского, атаковавшие в «старопольском» духе, так и не смогли опрокинуть шведскую пехоту, а шведская кавалерия, опираясь на поддержку собственной пехоты, на равных противостояла неприятельской. Правда, Густав Адольф не смог завершить войну блистательной победой из-за нехватки кавалерии, но и Конецпольский, вынужденный перейти к «малой, партизанской войне, «разменяться на мелочи», также не смог переломить неблагоприятный ход событий. Нерешительный исход войны соответствовал условиям компромиссного по своей сути Альтмаркского мир 1629 г.
В. Коссак. Схватка польских гусар и шведских рейтар
Начало Смоленской войны 1632-1634 гг. и необходимость оказать срочную помощь осажденному модернизированным при помощи присланных Густавом Адольфом советников русским войском Смоленску ускорили начало проведения давно назревших военных реформ. Новый король Владислав IV (1632-1648 гг.) рьяно взялся за создание полевой армии, реорганизованной с учетом опыта минувшей шведской войны. Первые попытки скорректировать структуру армии были сделаны еще в ходе самой войны. Так, если в 1626 г. польско-литовская армия в Пруссии имела на 2 тыс. польской пехоты 2,2 тыс. пехоты немецкой и 1 тыс. драгун, то на следующий год Конецпольский располагал уже 2600 польскими пехотинцами, 11609 пехотинцами немецкими и 1152 драгунами. Одновременно удвоено было и количество рейтар — до 2075 чел. Правда, все эти части были вербованы исключительно из иностранцев — немцев, англичан, шотландцев, в лучшем случае выходцев из Лифляндии, поляков и литовцев среди них не было. В том же 1626 г. корона располагала 3 региментами драгун, и все были вербованы из иностранцев — Джейкоба Бутлера, Винтера и В. Лесси. Суть реформы, предпринятой Владиславом, заключалась не столько в том, чтобы набрать наемников — этот путь был уже неоднократно опробован, а в том, чтобы «иноземные» войска набирались преимущественно из уроженцев Речи Посполитой. Т.о., армия Речи Посполитой состояла теперь из двух основных компонентов — войска «иноземного» или «немецкого строя», набираемого чем дальше, тем больше, из поляков и литовцев, но обмундированных, снаряженных и обученных по последней европейской моде (а она, как известно, в то время диктовалась шведами и голландцами). К этому войску относились регименты «немецкой» пехоты, драгуны и рейтары (в Литве — конные аркебузиры). К войску «национального строя» относились гусарские, казачьи, пятигорские и татарские хоругви и пешие гайдуки — польская пехота, снаряженная по-венгерски. И если в коннице «национальный» компонент продолжал преобладать, то в пехоте, наоборот, безусловное преимущество получил «немецкий».
Король Речи Посполитой Владислав IV
Снаряженная и обученная по-новому армия Владислава IV, выступившая в 1633 г. на помощь осажденному Смоленску, насчитывала 11 6-ротных региментов (по 800-1200 порций в регименте) и 4 роты (по 100-200 порций) «немецкой» пехоты, 11700 чел.; 8 рот гайдуков, т.е. пехоты польской (в сумме 1150 порций); драгун 2 роты (по 100 и 200 порций) и 6 региментов (по 6 и 2 роты, 200-650 порций в каждом), всего 2450 порций; 9 рот рейтар (1700 коней, 25 % всей конницы), 3120 коней в гусарских хоругвях, 3480 в казацких и 780 в пятигорских — реально около 11500 пехоты, 2200 драгун и 8100 чел. конницы. К этим силам необходимо добавить еще и королевскую гвардию (регимент «немецкой» пехоты силой в 1200 порций, 2 роты гусар (260 коней), 2 хоругви казаков (240 коней), рота рейтар (120 коней) и регимент драгун (300 порций) — всего с учетом «слепых» почтов около 1900 чел.). Т.о., без учета запорожских козаков польско-литовская армия под Смоленском насчитывала 23700 чел. пехоты и конницы, а соотношение пехоты и конницы составило (если не брать в расчет драгун) 3 к 2 в пользу пехоты, с драгунами же соотношение в пользу пехоты будет еще выше — пехоты обычной и ездящей станет 63,5 %, т.е. в 1,5 раза больше, чем 12 годами ранее под Хотином! Если же сравнить численность новой армии с «кварцяным» войском накануне войны, то контраст будет еще более разительным. В августе 1631 г. постоянное коронное войско имело в гусарских хоругвях 520 коней, в казацких 850, 450 порций в драгунских подразделениях и 380 порций в пехотных ротах. Еще 600 порций составляли пехотные гарнизоны в Поморье. Т.о. коронное кварцяное войско состояло почти наполовину из конницы, а если откинуть драгун, то и того больше — на 58,2 %!
Ю. Коссак. На помощь Смоленску
Подводя общий итог проделанной Владиславом и его советниками работы, можно с уверенностью сказать, что опыт столкновений со шведами и московскими ратями в конце Смуты не прошел для поляков даром. Под Смоленском мы видим уже иную армию, отличающуюся от той, которая существовала еще несколькими годами ранее. Эта армия намного ближе к передовой на то время модели, протестантской, но в то же время в некоторых аспектах опережала ее. Это касается прежде всего конницы. Хотя Густав Адольф и сделал очень многое для того, чтобы поднять боеспособность шведской кавалерии, однако ничего подобного польским гусарам он не имел, и в целом его конница уступала польской. В принципе, то же можно сказать и о европейской кавалерии того времени. Польские гусары были не тяжелее имперских и шведских кирасир или рейтар, но их отличный конский состав, выучка товарищей и пахоликов, их готовность к единоборству, характерное наступательное вооружение и соответствующая ему ударная тактика ставили гусар на голову выше европейской тяжелой кавалерии того времени. И если европейская кавалерия того времени была сориентирована на действия от обороны, на короткие контратаки с последующим отходом под прикрытие собственной пехоты и артиллерии, польская конница играла на поле боя более серьезную роль. И хотя пехота в армии Владислава и потеснила ее, тем не менее, польско-литовские военачальники, трезво оценивая ситуацию, посчитали невозможным полностью перейти на протестантскую модель как не вполне адекватную специфическим восточноевропейским условиям.
