г) 1379-1381. Куликово поле
Сначала о Литве.
В.к. Ольгерд Гедиминович Литовский умер в 1377 г. Закона о престолонаследии в Литве не было, и теоретически власть могла достаться любому Гедиминовичу. После смерти Ольгерда таковыми являлись:
Сами литовцы — жемайты и аукшайты — были язычниками, хотя сами князья Гедиминовичи все, кроме Кейстута, крестились в католическую либо православную веру, причём некоторые неоднократно.
Но Литовское государство процентов на 80 состояло из только что завоёванных русичей, исповедовавших православие. Более того, ещё со времён Гедимина в Вильне и других городах великого княжества были сильны позиции католической церкви.
Словом, порядка в Литве было не больше, чем в Орде. Ольгерд ещё как-то мог со всем этим управляться, но это мог только он один. К тому же, Ягайло, которого Ольгерд избрал себе наследником, имея уже боле 30 лет от роду, не был женат…
По соглашению Польского Сейма и короля Польши и Венгрии Людовика Анжуйского от 1374 г., корону Польши должна была наследовать его дочь Ядвига. А Ольгерд сам свои первые земли — Витебское княжество — получил в приданое за первой женой. Словом, Ольгерд хотел присоединить ещё и католическую Польшу. При всём при этом над Литвой висела ещё и постоянная опасность в виде Ливонского Ордена. Ни гению Гедимина, ни гению Ольгерда с Кейстутом так и не удалось совладать с Орденом. Литва вела с ним оборонительную войну и медленно, но верно отступала.
К тому же в Литве имел большую власть Войдыло, некогда холоп Ольгерда, возвышенный им до боярского состояния, фаворит самого Ольгерда и его наследника Ягайлы, фактически и определявший все действия последнего. Человек, справедливо ненавидимый князем Кейстутом, человеком более влиятельным, чем все остальные литовские князья, вместе взятые.
Первым против Ягайлы возмутился его самый старший брат, князь Андрей Полоцкий. Но Кейстут, не решась нарушить волю своего покойного брата, разбил войска Андрея уже под самой Вильной. От этого разгрома Андрей убежал в Москву (впрочем, Полоцк ему Кейстут вскоре вернул). Лейтмотивом дальнейшей политики Ягайлы стало избавление от своего слишком властного дяди, причём избавление любой ценой, и организатором всей этой политической операции был именно Войдыло. Ягайло, дабы покрепче привязать к себе Войдылу, женит его, бывшего раба, на своей сестре Марии, дочери великого князя. Это был первый его поступок, который до глубины души возмутил Кейстута.
«Кейстут был аристократ в том древнем значении слова, о котором мы совершенно забыли после нескольких веков позднейшего изнеженного барства.
Но… вынужден был, гордясь предками, и сам ежечасно поддерживать славу и честь пращуров своих. А там — при нужде — брались и за лопату, и за топор. Косить и пахать умели все, мяли кожи … ковали железо, подковывали коней… Могли съесть ломоть черствого хлеба, запивши водой из ручья, или, как князь Святослав, сырое мясо, размятое под седлом, густо пахнущее конским потом, а после с мечом или топором в руке прорубаться во главе своей рати сквозь ряды вражеских воинов. И, валясь на конскую попону в гущу тел спящих ратников, во вшах и грязи, все-таки ведать, знать, что ты — благородной крови, и тебе уготована иная стезя, и воины, которые, не вздохнув, отдают за тебя жизнь и за которых ты отдашь свою, ежели так ляжет судьба, все-таки не ровня тебе, они — кмети, смерды, кнехты, а ты — князь, ты вятший, боярин, рыцарь, и честь рода твоего требует благородной родни и благородного жениха для дочери твоей, которой подходит время брачное. (Хотя и она умеет прясть и ткать, и доить коров, и стряпать не хуже, а лучше простолюдинок!)
Кейстут уже и с братом покойным рассоривал из-за Войдылы, а потому поступок Ягайлы с Ульянией вызвал в нем подлинное омерзение. Упорно державшийся своей древней веры, этот последний рыцарь языческой Литвы, изрубленный в боях, всегда впереди своих воинов, многажды уходивший от смерти и плена, рыцарь в том высшем смысле, о котором слагали свои поэмы труверы (и чего почти не было в реальной грубой действительности), предупреждающий врагов — как древлий Святослав, перед битвою посылавший сказать «иду на вы», — о дне и часе ратного спора, муж, с которым виднейшие немецкие бароны считали за честь состязаться в благородстве, литвин, очаровавший статью, умом и вежеством императорский двор, воин, сдержавший на рубежах Жемайтии (в то время, как Ольгерд покорял одну русскую область за другою) весь напор немецкого Ордена и не уступивший тевтонам за всю жизнь ни пяди литовской земли, — не мог такой муж уступить братнину рабу!»
Меж тем князья Владимир Серпуховской, Андрей Полоцкий и Дмитрий Боброк вторгаются в литовские пределы, где их с распростёртыми объятиями встречает второй сын Ольгерда — Дмитрий, князь Брянский, Трубчевский и Стародубский (1379), переезжающий на службу в Москву. Ягайло снова вынужден просить дядю о помощи. В это время Мамай, не во всех тонкостях разбиравшийся в сложных внутрилитовских делах, предлагает великому князю Литовскому, т.е. Ягайле, союз и совместную войну с Москвой. Так Ягайло находит хороший повод, не возбуждая подозрений Кейстута, собрать все свои войска, якобы для похода на Москву. Войска Кейстута были собраны всегда и находились в Жемайтии, на границах с Орденом. Ягайло просил у дяди и его войска, желая оставить того совсем безоружным. Но Кейстут, опасаясь нападения немцев, свои войска Ягайле не дал.
Так Ягайло, пройдя более тысячи километров до Куликова поля, «не успел» на сражение, несколько дней простояв в 40 верстах от места боя. Гробить свои войска во славу Мамая он вовсе не собирался. Ему они были нужны против дяди. Возможно, если бы явственно проглядывалась победа Мамая, то он и вступил бы в битву. Но таковая победа не проглядывалась. Да ещё неподалёку находились силы в.к. Олега Рязанского, который, несмотря на всю нелюбовь к нему московских властей, просто не мог вступить в союз ни с Мамаем, ни с Ягайлой. Так что, опасаясь подвергнуться ещё и нападению Олега (постоянного противника Литвы), Ягайло совсем не собирался встревать в сражение.
Вернувшись после сражения в Литву, Ягайло направил своего брата Скиргайла вместе с частью войск на Полоцк, с целью занять этот город. Скиргайло был там схвачен, а Ягайло сразу заявил, что он тут не при чём. Поняв, что одному даже со всей литовской армией Кейстута ему не одолеть, Ягайло решился на прямую государственную измену, заключив тайный союз против Кейстута с Ливонским Орденом, обещая уступить Ордену всю Жемайтию, которую контролировал Кейстут. Впрочем, один немец, Куно фон Лебштейн, тоже решается на предательство и сообщает всё Кейстуту. Но Витовт уверяет отца, что всё это неправда, ибо он друг Ягайлы и знает все его мысли, как свои.
Вскоре немцы нападают на Жемайтию, Кейстут выбивает их оттуда, а Ягайло тем временем занимает Полоцк.
Плюнув на немцев, Кейстут форсированным маршем идёт на Вильну, горожане ему сами открывают городские ворота. Там он находит договор, подтверждающий связи Ягайлы с Орденом и доказательства причастности к этому Войдылы. Ягайлу берут под стражу, Войдылу вешают. Великим князем Литовским Кейстут провозглашает себя (1381). Ягайле он, впроче,м передаёт Витебск — первое княжество его отца.
Впрочем, на этом всё только начинается: переехав в Витебск, Ягайло начинает новые тайные переговоры с Орденом. Роль Войдылы при Ягайле теперь исполняет его младший брат Скиргайло.
Впрочем, приходом к власти Кейстута тоже не все были довольны. Дмитрий-Корибут Ольгердович, князь Северский, отказался признавать его власть. Кейстут собирает войска и уходит за Днепр. Когда он ушёл достаточно далеко, Ягайло подходит с Витебскими войсками к Вильне. Синхронно с ним туда же подходят войска Ливонского Ордена. Жители столицы открывают городские ворота перед бывшим великим князем. Немцы внезапно захватывают Трокайский замок — столицу самого Кейстута. Его сын Витовт еле-еле успевает бежать, и посылает гонца к отцу с кратким очтчётом о последних событиях где признаёт, что был обманут Ягайлой. Кейстут в это время вёл осаду Новгород-Северского. Прекратив осаду, он возвращается в Жемайтию, где они с Витовтом проводят дополнительный набор войск. Близ Трокайского замка армия Кейстута встречается с литовско-немецкой армией Ягайлы. Войска Кейстута имеют значительное численное преимущество. Учитывая его полководческий опыт — исход сражения ясен. В это время Скиргайло прибывает к Кейстуту и от имени Ягайлы предлагает переговоры о мире и подчинении. Скиргайло приносит клятву в его личной неприкосновенности. Витовт, который всю свою предыдущую жизнь считал Ягайлу своим другом, уговаривает отца поверить.
«Он (Скиргайло) клялся по-литовски, по-древнему, будучи, однако, христианином, для которого языческая клятва необязательна (так же, как для язычника необязательна христианская клятва).»
Кейстут, как последний дурак, верит на слово и соглашается провести переговоры в Вильне.
Кейстут с Витовтом въезжают в Вильну, занятую немцами. Их сразу хватают. Кейстута, от греха подальше, сразу отвозят в Крево. Витовта заточают непосредственно в Вильне.
«И все-таки это семейное дело, свое, внутреннее! Для пристойного вида его (Витовта) разрешают навещать жене со служанкою. Ибо город взволнован и войско, неодоленное, ропщущее, стоит за Троками и ждет — теперь уже неизвестно чего! И некому их сплотить и повести на бой выручать своих предводителей, тем паче что слухи — один другого диковинней. Кто говорит, что Кейстут с сыном арестованы, кто — что уряжен мир и они пируют в княжеском замке… А время идет, и воины, не бившиеся, начинают потихоньку разбредаться по домам. (Многие бояре подкуплены и не держат ратных, не собираются к бою.) Поразительно это! Пожалуй, поразительнее всего! Ведь они шли с ним и за ним, шли с Кейстутом! Но… были бы там, в Вильне, одни немецкие рыцари… А Ягайло все же великий князь! Головы идут кругом, и армия распадается, не бившись. Не будучи одоленной. Не потребовав от Ягайлы хотя бы узреть господина и предводителя своего! А что же Кейстут? Многажды уходивший из плена, змеей уползавший из вражеского шатра! Кейстут, коего не держало никакое железо, никакие стены, что же он? Или годы уже не те и силы не те, или надломился дух старого воина? Он позволяет довезти себя, закованного в цепи, до кревского замка, позволяет всадить в подземелье… Чего он ждет? На что надеется при таковом племяннике? Или уже и сам решил умереть, сломленный мерзостями окружающей жизни? Или ждал суда, прилюдного разбирательства дела своего? От кого ждал? Он сидит в подземелье четверо суток. За четверо суток тот, прежний Кейстут давно бы ушел из затвора! Тем паче что при нем слуга, Григорий Омулич, русский. Любимый и верный, не бросивший господина в беде и в отличие от Кейстута не закованный в цепи. Что произошло со старым рыцарем? Быть может, он перестал верить и собственному сыну Витовту и потому хочет умереть? Ибо, ежели изменяет сын, взрослый сын, твоя плоть и кровь, твое продолжение во времени, жить уже не стоит и незачем… Всё так! И все-таки — почему?»
На пятый день происходит инсценировка самоубийства Кейстута (1382). Его тело доставляют в Вильну и со всеми языческими почестями предают огню. Родственников жены Кейстута, однако, кого сажают на кол, а кому отрубают головы.
С Витовтом, когда он узнал о смерти отца, произошёл нервный срыв. Однако его жена, Анна Смоленская, сумела организовать его побег, переодев его в платье своей служанки, а её саму, под видом Витовта, оставив в затворе. Когда спустя три дня подмена обнаружилась, служанка была изувечена и казнена. Витовт бежал в Пруссию, к магистру Ордена Конраду фон Цольнеру. Где предложил немцам условия более выгодные, чем его двоюродный брат. Вся эта история закончилась только 10 лет спустя, в 1392 г, и будет описана в следующей части.
Краткий экскурс в международную обстановку.
«Ежели наблюдать одни лишь события, не доискиваясь причин, в истории невозможно понять ничего.
… В самом деле, не должен был Мамай идти войною на свой русский улус!
Да, с Литвою заворотилось круто. Избавленный от опеки осторожного и дальновидного Алексия, вдохновленный к тому же Ольгердовой смертью, Дмитрий пер напролом, а после удачи под Стародубом и перехода на свою сторону двоих Ольгердовичей уже и о том возмечтал, как бы посадить на виленский стол своего ставленника Андрея Полоцкого… С Литвою восстала пря, так ведь Ягайло-то в Куликовской битве и вовсе не участвовал! Хотя кому как не Ягайле сам Бог велел выступить противу мятежных братьев! Иван Вельяминов, многолетняя зазноба Дмитриева, противник его в Орде, был убит, казнен уже год назад. Приграничные сшибки и даже поход Бегича с битвою на Воже все-таки не давали повода Мамаю бросать на Русь скопом все силы своего улуса, затеивать грандиозный поход, кидая на неверные весы воинской удачи свое будущее, тем паче в ту пору, когда из Заволжья началось грозное движение Тохтамышевых ратей, и уже были потеряны Сарай и Хаджитархан, и многие кочевья Мамаевы попали под власть Синей Орды. Туда надобно было бросить полки! Немедленно помириться с Дмитрием! Призвать на помощь себе дружины урусутов! Не хотела, да и не могла еще тогдашняя, только-только поднявшаяся Москва спорить с Ордой! Не могли русичи совершать походов в Дешт-и-Кипчак, Дикое поле, страну незнаемую, и еще долго не могли! Целые столетия!
Но ежели не противостояние Руси и Орды, не «вековая вражда» тому причиною, так спросим опять: кому же, в конце концов, был надобен этот поход?! И не подивим нежданному ответу на этот вопрос: война нужна была прежде всего кафинскому консулу. Нужна была генуэзским фрягам, вознамерившим сокрушить Русь силами Орды.
…Нынче странно помыслить, как это могло совершиться. Вся Россия с одной стороны — и маленький итальянский город с другой? Стоп! <Вся Россия> умещалась покудова почти целиком в Волго-Окском междуречье, а «маленький итальянский город» был в ту пору одним из самых больших городов Европы, уступая одному Парижу. Флот республики не знал себе соперников (помимо Венеции). Черное море было в руках генуэзских купцов и пиратов. Гибнущая Византия оказалась совершенно бессильною перед экспансией «высочайшей республики святого Георгия», как гордо называли себя генуэзцы. Да, Генуя не оставила нам в отличие от Венеции или Флоренции ни знаменитых зодчих, ни ваятелей, ни живописцев, ни поэтов. Вся неистовая сила республики ушла в торговую и военную предприимчивость. Генуэзские мореходы, как сказано, не знали себе равных, генуэзские арбалетчики были лучшими в Европе. Генуя оставила миру крепости и счетные книги с перечислением многоразличных товаров — тканей, сукон, оружия, пряностей и рабов, — с перечнем цен и прибылей, кстати, не таких уж и фантастических, как кажется нам теперь. Ибо, очистив оружие от крови и отпихнув ногою труп врага, генуэзский воин-пират садился не за Тита Ливия и не за сочинение стихов, а за счетную книгу, аккуратно итожа на разграфленных страницах цену крови и мужества, исчисляемую в золотых флоринах, греческих иперперах или венецианских дукатах разнообразного достоинства и чеканки. Сочинял не канцоны, а заемные письма и писал векселя, принимаемые к расчету банкирскими домами всей Европы и Ближнего Востока.
Императора Иоанна Кантакузина сверг простой генуэзский пират Франческо Гаттилусио. Не потребовалось ни вмешательства дожа Генуи, ни совокупных усилий четырех виднейших семейств: Дориа, Фиески, Гримальди и Спинола, которые в постоянной борьбе с черным народом и с «нобилями» — Джустиниани, Негро, Джентилле, Мари, Леркари, Чибо, Паллавичино, Чентурионе, Грилло, Вивальди и др., — всего двадцать четыре благородные фамилии) осуществляли в республике право и власть, ставили дожей, вмешивались в дела папского престола (в чем особенно подвизались Фиески), правили всей Лигурией и Корсикой, ссужали деньгами императоров, герцогов и королей, началовали армиями и флотом республики (целую плеяду замечательных флотоводцев выдвинул род Дориа) и при этом вели постоянную упорную борьбу с республикой святого Марка. Причем как раз на 1378-1380 годы приходится высший взлет генуэзских дерзаний и высший взлет могущества республики, когда, казалось, вот-вот и будет сокрушена вечная ее соперница Венеция, окончательно покорен Царьград и разбита силами Мамая упрямая Руссия, союзница греческих императоров, упорно сопротивлявшаяся унии с римским престолом.
Что бы ни творилось в ту пору с папами и антипапами, Римом и Авиньоном, какие бы споры ни шли между королем, императором, кардиналами, герцогами и городами, всё это все-таки был напор силы, а не бессилия, напор энергии и страсти, подчас грубо и грозно переплескивающих через край. Дряхлеющая Византия во всяком случае совершенно не могла уже противустать этому напору, послушно отдаваясь всевластию силы. И то, что на Руси было далеко не так, генуэзцам еще только предстояло понять.
Кьоджская война Генуи с Венецией 1378-1381 годов по существу началась еще за несколько лет до того спором за Кипр. В 1372 году генуэзцы захватывают на Кипре порт Фамагусту. В 1376 году начинается упорная борьба за овладение Тенедосом, в ходе которой Генуя как раз и свергла Иоанна Палеолога, похитив из заточения его сына Андроника, который тотчас передал Тенедос генуэзцам. Теперь Венеция, освободив в свою очередь Иоанна Палеолога из башни Анема, старалась захватом Константинополя решить спор в свою пользу.
Весною 1378 года — сурового года, именно в этом году началась схизма, явились двое пап, Урбан VI и Климент VII, взаимно проклявших друг друга, — война Венеции с Генуей вступила в решительную фазу. Генуэзцы привлекли на свою сторону венгерского короля, герцога австрийского, патриарха Аквилеи и Франческо ди Каррара, тирана Падуи. Венеция, почти лишенная союзников и окруженная со всех сторон, мужественно отбивалась. На суше ее войска отступают, но флот под командованием Ветторе Пизани наносит тяжелое поражение генуэзцам во главе с Лодовико Фьески. Однако 5 мая 1378 года у Полы Ветторе Пизани разбит наголову генуэзцами под начальством адмирала Лучано Дориа, который погибает в бою. Двадцать девятого мая генуэзский флот, возглавляемый другим Дориа, Пьеро, появляется у самой Венеции. С суши подходит Франческо ди Каррара, и совокупными силами генуэзцы шестнадцатого августа захватывают Кьоджу, сухопутное предместье Венеции, откуда в город идет подвоз продовольствия. Одновременно патриарх Аквилеи захватывает Тревизо. Венеция осаждена, голодает, город накануне гибели. Но сопротивляется жемчужина Адриатики отчаянно. Конфискует ценности у состоятельных граждан, вооружает всех, способных драться. Изо всех морей республика святого Марка призывает на помощь свои флоты. Мира нет. На предложение венецианцев заключить мир Пьеро Дориа отвечает гордым отказом. Престарелый дож Андреа Контарини и дважды разбитый адмирал Ветторе Пизани делают все что могут. Строится новый флот. В последних числах декабря 1378 года внезапным ударом венецианцы захватывают подступы к Кьодже, превратив осаждающих в осажденных, а в день нового, 1379-го, года на помощь Венеции подходит ее восточный флот под командованием Карло Дзено.
Двадцать пятого января неустрашимый Пьеро Дориа гибнет в бою. Об этом еще не знают на востоке, в далекой Кафе, куда генуэзские корабли долго не могут прорваться из-за блокады Константинополя. Не ведают там и того, что новый флот, созданный генуэзской республикой и посланный к Кьодже, тоже будет разбит и уже в январе 1380 года генуэзская армия, запертая в Кьодже, капитулирует.
Этого не могут представить, не могут предвидеть здесь, в Кафе, наоборот, со дня на день ожидающей падения Венеции. Война кончится лишь в августе 1381 года, и остров Тенедос, из-за которого она началась, очистят обе республики, и Венеция, и Генуя. И, хоть условия мира будут достаточно выгодны генуэзцам, все же с этого времени, с года сего Генуэзская республика начнет клониться к упадку, а Венеция, укрепляясь на Адриатике, расцветать. Но это — дела грядущие. И, повторим, ни разгром под Кьоджей, ни даже гибель Пьеро Дориа еще не снятся кафинским фрягам.
Кафинского консула своего генуэзцы в эти годы не сменяли — не могли сменить! Видимо, им был и оставался до 1381 года Джанноне дель Беско, и ему в значительной степени мог принадлежать дерзкий замысел разгромом Москвы свести на нет все константинопольские успехи венецианцев.
На море, в проливах господствовал венецианский флот, шла война, Галата была осаждена венецианцами и турками, генуэзский ставленник выбит из Константинополя, и на ромейский престол вновь взошел Иоанн V, опиравшийся на венецианскую и русскую поддержку, на то самое «урусутское», или московское, серебро. И сокрушить Москву силами колеблющегося Мамая, выбить тем почву из-под ног упрямой византийской патриархии, разом одолеть Венецию и утвердить латинский крест во граде Константина, а с тем и непререкаемую торговую власть Генуи в Греческом (Черном) море и на Руси, добравшись до вожделенного, богатого дорогими мехами и серебром русского Севера, да содеять все это единым махом и, повторим, чужими руками — таков был слепительный замысел, на осуществление коего генуэзская Кафа бросила все силы своей богатой и умной дипломатии!
А о чем думал Мамай? Его эмиры и беки? И тут нам приходится вновь углубиться в психологию упадка, коснуться сознания эпигонов, переживших прошлое величие, в мозгу которых беспорядочно варится каша прежних амбиций, мелкой злобы, слепых сиюминутных поводов и комплекса неполноценности, из-за которой взгляд ослепляется всеконечно, теряя всякую возможность дальнего видения.
Урусуты убили посла Сарай-аку в Нижнем! Урусуты взяли Булгар! Посмели разбить Бегича! Это те урусуты, которых мы раздавили на Пьяне! Пора их приструнить, пора напомнить им, упрямцам, грозу Батыеву! Да ведь именно с Батыем сравнивал себя хитрый темник, гурген Бердибека, вечно злобствующий и вечно нуждающийся в серебре Мамай!
Надо ли было множить эти обиды? Надобно ли было кому-то что-то доказывать? (Даже тому же Дмитрию!) Надобно ли было даже требовать увеличения даней? Нужнее была бы Мамаю, и много нужнее, военная помощь Москвы!
Да и в Орде Мамаевой так ли уж хотели воевать с Русью? Недаром Мамаю пришло на ум запретить своим татарам сеять хлеб в этом году — возьмем-де хлеб у урусутов! Ну, а под угрозою голода как не выйти в поход!
Никому, ни на Руси, ни в татарах, не надобна была эта война!»
Главным врагом Мамая было отнюдь не Московское княжество, которое в принципе не могло на него напасть, а Тохтамыш. Тохтамыш объединил к тому времени под своей властью всю Белую Орду и только что захватил у Мамая половину (лучшую) Золотой Орды — Сарай, Астрахань и Левобережье Волги. Мамай мог, плюнув на дань, подобно хану Менгу-Тимуру пригласить русские войска принять участие в его войне. Более того, всего несколько лет назад он так и сделал, когда именно Дмитрий Московский захватил для него Булгар.
Но в Европе в это время сражались не только папа Римский с папой Авиньонским, но и Генуя с Венецией, две могущественные торговые республики. Они оспаривают друг у друга практически всё Средиземноморье. В Крыму, в генуэзских колониях, придумывают план, как навредить Венеции, подчинив себе одновременно Владимирскую Русь силами Мамая, и Византию, которая существует на подачки великого князя Владимирского. Впрочем, Мамай получает от генуэзцев не только финансы, но и практически все наличные силы Генуи в Крыму, а также военную помощь тех крымских и околокрымских народов, на которые генуэзцы имеют влияние. Он получает и дипломатическую помощь. Именно генуэзцы вместе с латинскими прелатами, которые уже давно крутятся вокруг Ягайлы, уговаривают того поддержать Мамая. От этого они ждут всё того же — взять под контроль товарооборот Владимирской Руси и ввести на ней униатство, а по возможности и католичество. С последующим, неизбежно отсюда вытекающим, взятием под свой контроль (в очередной раз) и остатков Византийской империи.
Итак, Мамай начал концентрацию всех свои и сил, с привлечением всех сил, что могли предоставить генуэзцы, где-то в начале 1380 года. 23 июля 1380 г. он привёл свои войска на границу Руси — на реку Воронеж, откуда 143 года назад начинал свой поход на Русь и Бату-хан.
В.к. Дмитрий Московский также начал собирать войска в воих владениях, а также послал призывы ко всем зависимым от него князьям. В ход шли не только княжеские дружины и городовые рати. Судя по всему, местами проводился сбор и крестьянского ополчения. Сбор всех войск был назначен в Коломне на 15 августа 1380 г. Выступили войска из Коломны 26 августа. Видимо, прислал свой отряд и Новгород. Не участвовал в.к. Михаил Тверской, хотя тверские войска были. Не участвовали и Нижегородские князья, хотя войска тоже прислали. Упоминается участие рязанских бояр со своими отрядами. Но сам в.к. Олег Рязанский в битве не участвовал, находясь в тылу московских войск.
Итак, выступили все. Хотя, напомню, ещё полвека назад при единой вести о татарах все бежали без сопротивления.
Фактическим командующим над русскими войсками бал князь Дмитрий Михайлович Боброк Волынский. За снабжение всей армии отвечал боярин Тимофей Васильевич Вельяминов. Другими крупными военоначальниками были: князь Владимир Андреевич Серпуховской, боярин Микула Васильевич Вельяминов, князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, царевич Андрей Черкизович, боярин Иван Родионович Квашня, боярин Юрий Васильевич Вельяминов, боярин Иван Мороз, князья Всеволожские, князья Белозёрские. Всего в командном составе русской армии насчитывалось 44 князя и 1000-1500 бояр.
Сколько всего было войск? Это не известно. Не знал этого и в.к. Дмитрий, не знал этого и Мамай. Достаточно реальная оценка численности войск Дмитрия — ок. 20 тыс. человек, может немного больше.
Армия Мамая превосходила русских по численности, но не сильно. Кроме многоразличного типа татар, а также генуэзцев, войска Мамая состояли из армян, караимов, черкесов, ясов, касогов, буртасов и т.п. Перед походом Мамай сверг своего хана Мухаммед-Булака и провозгласил ханом себя, на что не имел прав, так как не был потомком Чингисхана. Впрочем, по другой версии, он провозгласил ханом ещё одного подставного Чингисида — Тулук-бека.
Перед выступлением войск из Коломны в.к. Дмитрий съездил в монастырь Св. Троицы, к Сергию Радонежскому, за благословлением. Два монаха этого монастыря, Ослябя и Пересвет, присоединились к его войскам.
6 или 7 сентября русские войска без помех переправились через Дон. И Мамай, и Ягайло, и Олег Рязанский находились со своими войсками невдалеке. Сражение состоялось 8 сентября 1380 года. Сам в.к. Дмитрий, передав знаки своего достоинства боярину Михаилу Бренку, в тайне от старших воевод участвовал в сражении в качестве простого воина на передовых линиях.
О месте боя существуют разногласия. Например, Флоренский и Кучкин в журнале «Природа» №8, 1984 обосновывают, что сражение происходило не на правом, а на левом берегу Непрядвы. Замечу также, что сражение происходило на территории великого княжества Рязанского.
Описывать ход сражение не считаю обязательным. Замечу только, что победа была одержана благодаря своевременному, не слишком раннему и не слишком позднему, удару засадного полка, в который входило до трети всей армии, во фланг наступающей татарской коннице. Ни в.к. Литовский, находящийся в двух часах пути, ни в.к. Рязанский, находящийся почти непосредственно в тылу армии в.к. Дмитрия, в битву так и не вмешались, так и просторожив друг друга до конца дня. Учитывая, что тот же самый Боброк по приказу того же в.к. Дмитрия без всяких мотиваций напал на Рязанское княжество и временно лишил Олега престола 9 лет назад, поведение в.к. Олега можно считать более, чем мирным. Напомню также, что некоторый контингент рязанцев в сражении всё-таки принимал участие.
Потери у сторон были значительны. Русские войска потеряли почти треть своего состава. Было убито 24 князя и около 800 бояр. Были среди них и военоначальники самого высшего звена: бояре Микула Вельяминов и Михаил Бренко, князья Фёдор и Иван Белозёрские, царевич Андрей Черкизович. Сам в.к. Дмитрий был найден на поле боя в бессознательном состоянии.
Мамай бежал с поля боя. Он ещё не считал дело проигранным и собирал новую армию, в основном из остатков прежней. Расчёт его был прост. Дмитрий, вернувшись в Москву, распустит армию. И отбивать неожиданное нападение на Руси будет некому.
Мамай таки собрал армию. Довольно быстро. И довольно большую. Хотя генуэзцы, разуверившись в нём, помощь ему больше не предоставляли, уже по пути от Куликова поля к Кафе успев придумать новый способ, как им усилиться за чужой, теперь уже Мамаев, счёт.
Итак, новую армию Мамай собрал. Но… вести их на Дмитрия ему уже не пришлось. Как раз в эту пору хан Тохтамыш перешел со своими войсками через Волгу и настиг войска Мамая на берегу р. Калки. Боя не было. Мамаевы беки не захотели стать предателями. Поэтому позволили ему уйти. Но своим ханом они признали законного наследника Чингисхана — Тохтамыша. Орда, теперь уже не Золотая, а Большая, объединилась вновь, после более чем двадцатилетней смуты. Мамай бежал в Кафу, к своим недавним союзникам, ещё не зная, что они его уже продали. (Сын Мамая поехал в Литву, где его потомки вскоре выдвинулись в ряды аристократии, став князьями Глинскими. Елена Глинская была матерью Ивана IV Грозного.) В Кафе Мамай был убит. В обмен на его голову генуэзцы получили от хана Тохтамыша спорные территории в Крыму, сумев-таки получить выгоду от всего этого предприятия.
В.к. Ягайло, уже к вечеру 8 сентября стал отходить в Литву. В тот же день отошёл и Олег Рязанский. Войска Дмитрия Московского, ставшего отныне Донским, 8 дней стояли на поле боя, хороня убитых. После этого они нашли себе нового врага.
«Грабежи на Рязанщине, в приграничье, были делом обычным: грабили татары, грабили и татар, разбивали купеческие караваны, мелкие володетели нападали друг на друга, и дикую вольницу эту утихомирить не могла никакая власть. Но предлог был найден, дабы вновь, нарушив свои обещанья и хрупкий мир, попытаться наложить длань на своевольное Рязанское княжество.»
Один из великокняжеских обозов был разграблен неизвестными людьми на рязанской территории. Предлог был найден. Дмитрий, имея под рукой армию, гораздо более многочисленную, чем могло бы выставить Рязанское княжество, приказал выбить в.к. Олега из Переяславля Рязанского. Олег, не доводя дело до битвы, ушёл сам. На этот раз, в отличие от 1371 г., Дмитрий не стал даже ставить подставного Рязанского князя. Оставил своих бояр-наместников. Впрочем, они были скоро оттуда изгнаны, и в.к. Олег вновь вернулся в свою столицу, имея теперь мнение о в.к. Дмитрии даже ещё более худшее, чем прежде.
За период 1359-1381 гг. можно выделить следующие моменты. Единого Ордынского государства в это время не существовало. На территории бывшей Золотой Орды временами возникало чуть ли не по десятку улусов. Ордынскую дань на Руси стали платить спустя рукава, сначала радикально её уменьшив, а потом и вообще перестав давать. (Её продолжали собирать. Но она оставалась в великокняжеской казне). Впрочем, на рубеже 1380/1381 годов хан Тохтамыш вновь объединил практически весь улус Джучи. За этот период радикально усилилась Литва, став сильнейшим государством Восточной Европы. На месте Владимирской Руси стала возникать Русь Московская.
Также интересное замечание: в этот период в крестьянский обиход вместо серпов стали входить косы.
Князья ездили в Орду только на первых порах этого периода. Всего не менее 14 раз. Последний раз — в 1372 г.
