а) 1420-1425. Накануне феодальной войны
С 1419 г ханом Большой Орды является сын Джелаль эд-Дина Улу-Мухаммед, которого поддкрживает в.к. Витовт. В 1420 г Улу-Мухаммед избавляется от своего конкурента Кадир-Берды и устанавливает единавластие. Но не на долго.
Как ранее за контроль над ханской властью спорили Литва и ногаи, так продолжается и теперь. Но теперь ногайским эмиром является уже не Идигу, а его сын Мансур. Мансур уже не имеет возможности подчинить себе всю Орду, как это сделал некогда Идигу. Но ему удаётся расколоть Орду на две части.
В 1421 г эмир Мансур и его ставленник — хан Хаджи-Мухаммед — создают на территории бывшей Белой Орды новое государство — Восточную Орду. Под контролем хана Улу-Мухаммеда таким образом остаётся только запад улуса Джучи — бывшая Золотая Орда.
Впрочем, уже в 1422 г у Улу-Мухаммеда появляются новые соперники и на Западе — Худайдат и Барак. Худайдат изгоняет Улу-Мухаммеда в 1423 г, но взять под контроль всю Западную Орду не может — часть её территории контролирует Барак. Более того, Барак ещё в 1422 г захватывает Восточную Орду, а хан Хаджи-Мухаммед бежит в Тюменский юрт — Сибирское ханство, которое и возглавляет до 1428 г.
В 1424 г хан Барак убил хана Худайдата и объедигил Восток и Запад. Но объединение это продолжалось только год. Уже в 1425 г хан Улу-Мухаммед возвращает себе власть над Западом. У Барака остаётся только Восточная Орда. Но хан Улу-Мухаммед снова не долго продержался у власти. Спустя несколько месяцев он был вновь изгнан. На этот раз — Джумадух-ханом, который и возглавил Западную Орду (1425).
В 1422 в.к. Софья Витовтовна вместе с сыном Василием ездила в гости к отцу в Смоленск. Примерно в то же время к Витовту ездил и митрополит Фотий, вновь подчинив себе литовские епархии. В том же 1422 г хан Худайдат нападал на князя Юрия Романовича Одоевского, отбиться ему помог в.к. Витовт.
«Витовт, заносчиво потребовав в свое время от Цамвлака, чтобы тот переспорил Папу Римского на Констанцском Соборе, теперь на примере Чехии узрел наконец, что <переспоривать> способна и другая сторона. Вчерашние чешские горожане вкупе с местным рыцарством и крестьянами били непобедимых немецких рыцарей в хвост и гриву, и все это из-за церковных разногласий, частью даже не очень понятных Витовту. Тут, хочешь не хочешь, приходило приотпустить католические вожжи и, по крайности, ждать, чем кончится религиозная война в Германии, прежде чем рисковать вызвать такое же точно возмущение в великом княжестве Литовском.»
Ок. 1422 г в Свято-Троицком монастыре, всё более и более называемом Троице-Сергиевой Лаврой, при финансировании князя Юрия Дмитриевича началось строительство каменного храма. Расписывали храм иконописцы Данило Чёрный и Андрей Рублёв. Тогда то Андрей Рублёв и написал для иконостаса этого храма обессмертившую его имя икону — Святую Троицу. А Епифаний Премудрый написал «Житие Сергия Радонежского».
А в Новгороде и Пскове после экспериментов с введением иностранной валюты вновь вернулись к привычному серебряному стандарту.
«В северной Руси продолжалось то, что мы назвали бы борьбой с инфляцией. Псковичи во след Новгороду тоже отказались от западных монет, которые почему-то очень дорого было купить, и очень мало они начинали стоить при обращении с ними в торгу. Так же, как и новгородцы, плесковичи сковали серебряные деньги, разом прекратив тайное ограбление Руси с помощью <артугов>, <грошей> и <кораблеников>.»
«И чего не произошло, и что могло, должно было произойти на Руси в эти неуверенные неустойчивые годы, в эти последние три года власти Василия Дмитрича, что должно было содеять, чтобы заложить истинное величие страны, и заложить именно теперь, в самом начале, вернее, в первой четверти пятнадцатого столетия, и с чем мы отстали на два столетия с лишком, вынужденные догонять тех, кто при ином раскладе судьбы сам бы догонял и догонял Россию, — не создали университетов. Ни в Москве, где он, как в столичном городе, был сурово и крайне необходим, ни в Твери, где он мог бы возникнуть, сообрази Михаил Александрович надобность дела сего, ни во Владимире, где университет мог бы устроить сам Фотий, ни в Ростове Великом, ни во всех названных градах единовременно… Почему так произошло? Почему и три столетия спустя наука была на Руси все еще <ободрана, в лохмотьях обшита, из всех почти домов с ругательством посбита>? …Почему? Что мешало тем же нашим монастырям стать рассадниками культуры, и богословской и светской: медицины, астрономии, филологии, знания языков? …Почему все-таки в России в начале пятнадцатого столетия не возникли университеты? Это трудно понять. Тем более трудно понять, зная, какое огромное значение имела для нас открытая наконец в Москве славяно-греко-латинская академия? Почему же это не было сделано еще два-три столетья назад? Перед этим вопросом я лично замираю в какой-то неизбывной растерянности, тем паче ведая о талантах нашего народа, об огромных результатах образования и образованности в нашей стране! Почему? И не нахожу ответа. Чума? Да и чума-то к нам с Запада пришла! Внутренние гражданские войны? Но ни гуситов, ни Реформации у нас все-таки не было! Нехватка средств? Но при всегдашней твердой центральной власти в стране средства могли найтись даже в большей мере, чем это было в разорванном на графства и герцогства Западе!
…Почему Иван III, покорив Новгород, уничтожил бесплатное городское образование, серию училищ, существовавшую на вечевые деньги, и через двадцать лет в этом, не столь давно культурнейшем городе Руси, уже не из кого стало набирать священников? Почему наши образовательные начинания — школа Ярослава Мудрого в Киеве, выпустившая целую плеяду замечательных переводчиков, ораторов, просветителей, христианских подвижников; <Григорьевский затвор> в Ростове Великом, откуда вышел целый ряд выдающихся деятелей нашей культуры, вышли Кирилловичи, Стефан и Варфоломей, будущий Сергий Радонежский, вышел Епифаний Премудрый, вышел Стефан Пермский, креститель зырян — почему эти замечательные духовно-образовательные твердыни не породили твердого непрерывного наследка своего, не превратились в то, во что должны были превратиться? Почему так захирела и угасла славяно-греко-латинская академия в Москве, начальное (и не плохое!) образование в которой получил сам Ломоносов? Почему так выродился Пушкинский лицей, так и не ставший новой Платоновской академией? Почему заведенная у нас с трудами великими и с опозданием на три сотни лет академия наук так и осталась какою-то полузападною, о чем писал еще великий Менделеев в конце прошлого века? Почему? Почему? Почему?
Почему мы отстали в одной из корневых духовных наук, в богословии, хотя и утверждаем, что именно мы — хранители заветов вселенского православия, истинных заветов Христа? Да, конечно, Советская власть и вся мощь напора, направленного на уничтожение Русской православной церкви…
…И опять возвращаемся туда, откуда следовало начинать регулярное школьное, так сказать, просвещение России — к началу пятнадцатого века. И вот прогремел первый, пока едва слышный звоночек — Констанцский Собор, куда русские иерархи попросту не могли представить солидную делегацию богословов, способных поспорить с римскими прелатами и французскими выучениками Сорбонны. Были ли мы в ту пору столь уж дики и грубы? Ежели вспомнить, что Нил Сорский отлично разбирался в астрономии, ведая, что Земля, как некое яйцо, окруженное атмосферой, кружится в мировом пространстве! Не были мы отнюдь лесными медведями! И староверы наши, не принявшие никоновских церковных реформ — троеперстия и прочего, заимствованных у народов, находившихся под турецким игом … именно староверы учили всех детей сплошняком грамоте, не уступая в этом Западу с его обязательным обрядом конфирмации, и именно они-то и подверглись диким и нелепым, по сути своей, гонениям, когда уничтожались и жглись старинные иконы и книги, то есть изничтожалась культура самой церкви, ее традиции, наследование ее. Спросим, кстати, покушались ли католики, любители, вообще говоря, сжигать не понравившиеся им сочинения (целый университетский город в Мексике, целую и великую! индейскую культуру сожгли, да и все славянские книги в западной Руси), а на Ватиканскую библиотеку покушались они хоть при одном из своих Пап, самом, как говорится, крутом и твердолобом? И ведь русскую промышленность XVIII — начала XIX века именно староверы подняли и поставили вровень с европейской! Не немецкие казнокрады Шумахеры, а именно эти бородатые <раскольники>, ревнители древлего благочестия, о которых ни один русский писатель XIX столетия истинно доброго слова не сказал!
Да, все у нас было! Был талантливейший народ, терпеливый в труде и храбрый в битвах, было серьезное литейное дело (пушки при Стефане Батории были дальнобойнее и мощнее западных), была замечательная фортификация — русскую крепость при должной обороне было невозможно взять, одно наличие подошвенного боя исключало правильные штурмы русских крепостей. Были праведники, способные вдохновить целый народ, был народ, крепкий в вере и в верности своим стратилатам… Не было одного — регулярного высшего образования, и, как ни странно сказать, не хватает его и сейчас. Филолог прошлого, XIX столетия, кончая гимназию, знал пять-шесть языков (церковнославянский, греческий, латынь, немецкий, французский и английский, последний — по желанию). Это при тех же двух уроках в неделю.
…Ну, и — что говорить? Возникни высшие учебные заведения в России в XV веке, не потребовались бы ни реформы Петра, да и революция 1917 года, наверное. И гнусного разговора о рекомых западных технологиях не подымалось бы вовсе. Ни теперь, и никогда. И не было бы легенды о русских самородках, что приходили в лаптях, одолевали все на свете и становились Ломоносовыми. Не было этих самородков и быть не могло. В биографии каждого из них видишь прежде всего школу — серьезнейшее образование, к которому уже и прибавлялся личный талант. Многажды я проверял эти вреднейшие русские легенды и каждый раз (каждый!) обнаруживалось одно и то же: за плечами <самородка> то приличный техникум, то институт, то целая традиция мастеров и мастерства, и, кстати, очень редко, почти никогда, западная европейская школа, а ежели и была такая, то после солидной подготовки в домашних условиях. У <архангельского мужика> Ломоносова дома были учебники, изданные в петровское время крайне ограниченным тиражом (один на десять дворянских семей!). Папаша гонял корабли в Норвегию и уж мог, разумеется, сына навигации научить, а славяно-греко-латинская академия дала юноше знание той самой латыни, на которой преподавали во всей тогдашней Европе. Так что <своя и Божья воля> архангельского мужика из богатой и высококультурной семьи северных поморов дополнялась солидным национальным образованием. Ну, а — возникни университеты у нас в XV-том столетии — то и с немецкими буршами пиво пить не было бы у того же Ломоносова крайней нужды. Еще бы, поди, оттоле к нам приезжали слушать лекции знаменитого русского ученого…»
Мор, начавшись в 1417 году, продолжался на Руси несколько лет. Возможно, именно от него и умер великий князь Московский Василий Дмитриевич 27 февраля 1425 года будучи 54 лет от роду. В.к. Василий сумел присоединить к своему княжеству Н. Новгород, Городец, Муром, Волок, Вологду, Бежецкий Верх, Таруса и ряд других территорий (например, в 1390 г было присоединено Звенигородское княжество, а ок. 1425 г в сферу его влияния вошёл Новосиль), заключил наконец мир с Новгородом, заставил признать всех русских князей, кроме своего брата Юрия, власть своего 10-летнего сына. За три года до смерти в.к. Василий Дмитриевич составил своё последнее завещание, где передавл все свои личные владения своему единственному сыну Василию, наставляя его слушаться во всём матери, в.к. Софьи Витовтовны, и «поручая» его своему тестю — в.к. Витовту. В его завещании несколько раз встречается фраза <а переменит Бог Орду> — в ту пору в это уже настолько верили, что включали подобную возможность в духовные грамоты. Была в этом завещании и самая непрятная для великого князя статья: <А даст Бог сыну моему великое княжение, ино и яз сына своего благословляю им, князя Василия>. Даст Бог. Это значит, если князь Юрий, знаменитый своими победами над татарами и покровительством монастырям, который согласно лествичному праву должен был наследовать своему брату, и так и не подписавший отказа от великокняжеской власти, уступит престол своему десятелетнему племяннику, ещё ничем себя не прославившему.
Завешание великого князя было подписано виднейшими московскими боярами, некоторые из которых сами имели княжеское достоинство, и митрополитом Фотием, который и оказался в эти часы главным лицом едва не наступившей тотчас трагедии. Ибо подписи князя Юрия под этим завешанием не было, той самой, без которой все расчетливое устроение митрополита Алексия могло полететь дымом, рухнуть, похоронив под собою развалины Руси.
«У людей, сидевших у ложа великого князя, лица были суровы и значительны. Решалась судьба страны. Фотий, на которого свалились в этот час судьбы престола и всей Руси Великой, тотчас, невзирая на ночную пору, отрядил боярина Акинфа Ослебятева за князем Юрием Дмитричем, дабы тот подтвердил права малолетнего племянника своего.»
Князь Юрий на зов митрополита не прибыл, и отправился из подмосковного Звенигорода в другой свой город — Галич. Это означало войну.
Василий Васильевич, которому исполнилось десять лет и шестнадцать дней, сел на престол великих князей Владимирских. Собранным в ночь советом ближних бояр было решено принудить Юрия к сдаче. Начали собираться полки. Младший из Дмитричей, Константин, решивший стоять за племянника, чтобы там ни было у него с покойным братом, отправился с полками к Галичу.
В том же году в Твери умер в.к. Иван Михайлович, ему наследовал его сын Александр. Но он умер от мора в том же 1425 году. Великим князем Тверским стал его сын Юрий.
А в Кракове польскому королю Владиславу II Ягайле, которому было уже 72 года, его четвёртая жена родила наконец сына, тоже названного Владиславом (1423). А вскоре и второго — Казимира (1427).
…На Руси продолжалась эпидемия бубонной чумы… Но это было далеко не самое худшее из того, что предстояло пережить стране в ближайшее тридцатилетие.
